Артековский закал
Шрифт:
Когда Надя закончила петь, воцарилось минутное молчание, а потом ударил гром аплодисментов.
— Бис! Бис! Надя, бис!
Девушки-москвички сидели с повлажневшими глазами, песня усилила боль разлуки с родной столицей, с далёким домом и дорогими родителями. А Дорохин, ни к кому не обращаясь, бормотал:
— Вот что может сделать песня с сердцем человека!
Надя ещё раз исполнила песню и её снова наградили горячими аплодисментами.
Уж горы утонули в сумерках летнего вечера, расплылись их контуры, пихтовые обгоревшие стволы рассыпались, упали на землю, а возле затухающего костра продолжался концерт. Возвращались в лагерь тоже с песнями, всем понравилась новая песня о Москве, быстро запомнилась её нехитрая мелодия и сердечные слова:
Дорогая моя столица,Золотая моя Москва!С этим концертом через несколько дней мы ходили к своим подшефным друзьям — детям, которые на протяжении долгих лет были прикованы к постели. С самого начала пребывания в Белокурихе мы познакомились с этими ребятами. Они жили возле ванного корпуса в отдельном здании. Лежали они на передвижных кроватях. Медицинские работники могли выкатывать их на открытый воздух на просторные балконы. Поражённые участки костей были в гипсе, поэтому большинство из них лежали почти неподвижно. Мы познакомились со многими из них, но больше других вызывал у нас симпатии Миша, который играл на баяне. Ноги у него были в гипсе, а руки и грудь были сильными, мускулистыми, как у спортсмена. Девять лет он был прикован к постели. Натура у него была лирическая, он был хорошим мечтателем и интересным собеседником. Возможно, этот лиризм его души и привёл Мишу в музыку, в чудодейственный мир звуков, пленяющий его своим величием и красой. Лежал он навзничь в кровати, баян ставил на живот и исполнял достаточно сложные вещи.
Некоторые ребята ходили на костылях, для них мир был гораздо шире — они могли выходить во двор, ходить по палатам. Среди таких был москвич Женя Григорьев. Он три года пролежал в гипсе с больной ногой, потом при нас стал ходить на костылях, был общительным оптимистом, позже он победил болезнь — вылечился и уехал домой в Москву. Мы радовались вместе с ним его выздоровлению и от души желали всем победы над коварной болезнью.
В то посещение я проиграл Мише новую песню, продиктовал слова, и вскоре он исполнил её со своими ребятами, исполняя её с большим чувством. Навестить больных пришли с нами и новенькие артековцы. Для них тоже стало правилом — регулярно посещать больных друзей, носить им свежие цветы и песни.
С этого дня рядом с крымским — эвакуированным Артеком, стал функционировать алтайский Артек. Мы передали эстафету младшим пионерам продолжать традиции Артека — вечно юного, вечно молодого. Было приятно сознавать, что твои советы, добрые слова и наставления находят благодатную почву, раскрывшиеся сердца маленьких сибиряков впитывают наши линейки и сборы, песни и танцы, дружбу и любовь.
ПОЖАР В ГОРАХ
Велико ли, мало ли зло, его не надо делать.
Погода в июле и в августе стояла очень сухая и жаркая. Почти повсеместно уже собрали урожай. На бахче дозревали арбузы, краснела плантация помидоров.
На элеваторы Бийска двигались автомобили с отборным зерном алтайской пшеницы. В этом году обмолот хлебов проходил намного организованнее по сравнению с прошлым — 1942 годом.
Артековцы заработали на строительстве, уборке урожая и лесоразработках значительные суммы денег и передали их в фонд обороны Родины. Вот подтверждающие строки нашей трудовой доблести из отчёта Гурия Григорьевича:
«…Мы перевели в фонд обороны один раз все накопленные и заработанные артековцами деньги, включая и зарплату всех сотрудников, общей суммой 116 тысяч рублей. Получили благодарность Верховного главнокомандующего, текст телеграммы был опубликован на первой полосе „Алтайской правды“. Эта сумма сложилась из того, что заработали артековцы в подсобном хозяйстве, в лесу, на сплаве, на строительстве, в сельском хозяйстве, в самообслуживании. Наш бухгалтер Б. М. Ярошевич всё тщательно подсчитал, всё было положено на банковский счёт в районном банке, с течением времени пополнялось и было отправлено в фонд обороны».
Война напомнила о себе новыми партиями раненных, прибывающих в Белокуриху для продолжения лечения.
Для советских людей война стала проверкой на крепость, как на фронте, так и в тылу. Сплочённость советских тружеников, их высокая организованность помогли Родине выстоять и победить.
Но, говорят, в семье не без урода. Здесь, в глубоком тылу, изредка появлялись слабовольные людишки, испугавшиеся взрывов снарядов и мин, дезертировавшие из армии и спасавшие свою шкуру в горных чащах. Это были трусы-одиночки, предавшие в трудное время Родину и искавшие убежища от справедливого наказания в уединённых и отдалённых местах.
Несколько дней мы наблюдали сизый туман, появившийся в горах, вскоре он протянулся голубым шлейфом по долине, и мы услышали запах гари. Сомнений не было: горел лес.
Кто его поджёг? Летняя жара? Дезертиры? Случайно или умышленно? На все эти вопросы можно было получить ответ лишь на месте события. Из числа активистов села, администрации курорта, комсомольцев Артека было создано несколько отрядов, оснащённых кое-каким пожарным инвентарём и транспортом. Был разработан план действий.
В один из последних дней августа, когда горы начали приобретать многокрасочный вид, мы двинулись в путь. Нашу группу возглавил Володя Дорохин, он повёл нас в обход Церковки по охотничьей тропе, а основные силы двигались вдоль горной дороги. Двигались мы в направлении, откуда тянуло гарью, туда, где прошедшей осенью мы работали на лесозаготовках. Пробирались осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху в зарослях. В руках у нас были топоры, пилы, лопаты, но когда мы их пустим в действие — мы не знали, знали одно: нужно воспрепятствовать пожару, спасти лес — богатство народа.
— А если встретим какого-нибудь дезертира? — тихо спрашивает Юра, посматривая на вожатого.
— Как же, он тебя ожидает на пне где-нибудь в лесу! — бросает кто-то из ребят реплику.
Другой ему в тон продолжает:
— Поздороваешься вежливо с ним и спросишь: «Вы, извините, — не дезертир?». Он утвердительно качнёт головой. Тогда ты более решительно потребуешь: «Руки вверх!»
— Или шарахнешь в него очередью из лопаты или чем-нибудь другим.
— Слабовато он сегодня обедал!
— Тише! — оборвал нас Дорохин.
Примерно через час мы пришли в район пожарища: обугленные стволы ещё дымились, огонь испепелил кусты, траву и даже мох, чернели одни каменные глыбы, накалённые и дышащие огнём.
— Интересно! — осмотрев пожарище, произнёс вслух Дорохин. — Ветер дует в нашу сторону, а пожар трещит где-то впереди, удирает от нас, а здесь горело раньше.
— Выходит, ветер изменил направление, — догадывались мы.
— Возможно! Ну, пошли дальше!
Не прошли мы и десяти метров, как вдруг кто-то сильно завопил. Бросились на крик: между двух больших камней, словно в яме, торчала голова Васи Макеева.