Артемидора
Шрифт:
– Клостера или брака?
– приоткрыла наконец рот невеста.
– Да, считай, всё едино, - сурово ответила сваха.
Так и состоялась так называемая "Свадьба обречённых", или "Обречённая свадьба" названная так потому, что оба были рыжие, меченные стихией огня. Мало кто из знати выразил протест. Ретрограды прозревали в этом браке возвращение к идеалам начального рыцарства, когда звания жаловались за немалые заслуги, а не наследовались. Практичные смекали, что государственная казна нуждается в срочной подпитке. А романтично настроенные вспоминали историю короля Кофетуа и нищенки, на днях размноженную в тысячах экземпляров с картинками.
X
Кларинды, королева-мать, госпожа Стелламарис загодя повесили на стенку уйму заряженных ружей - и все они с неким интервалом начали выстреливать.
Добыча была поделена по справедливости: клариндам четверть, остальное отошло "палачихе" и обеим "ведьмам - советницам". Вливание неплохо укрепило финансы королевства, отчего те пришли в более или менее вменяемое состояние. Зигрид распустилась полным цветом женственности - на публичной церемонии основная масса похвал устремлялась к невесте, минуя жениха. Король продолжил род - чего от него не ожидал практически никто. Видимо, пожалел сил, чтобы отплатить в лице своей нежной спутницы жизни всем тем властным женщинам, кои обротали его, и взнуздали, и накинули седло, крепко-накрепко затянув подпруги. "Битва новобрачных, - писал потом очевидец, - длилась с переменным успехом до утра, чтобы ненадолго прерваться ради свадебного пированья, потом до вечера и до следующего по счету утра. И хотя король показал себя воином, вполне достойным своих великих предков, его милая соратница и соработница не отставала от него в ратном труде и обороне, в ложных отступлениях и рекогносцировках, в атаках и рассеивании сил противника".
В качестве свадебного подарка от кларинд высокая чета получила кинжал из белого нефрита, про который аббатиса выразилась так:
– Он и сам по себе сильный талисман, но если сделать с ним то, что когда-то сотворил по легенде Бран, то есть омочить в трёх главных телесных жидкостях, станет очень мощным. Знаете ведь, что говорят о суровой стали? Что она вбирает в себя кровь душу казнимых и наращивает за их счёт свою плоть, но может и отдать нечто младенцу, который ещё не родился. Не смотрите, что там были преступники: ничем они не хуже тех праведников, которые не осмелились, или спрятали концы в тайнике сознания, или им под руку никто не подвернулся.
– Но это ведь не наука, а магия, - улыбнулась юная королева.
– Вот уж от кого не ожидала, так от моей духовной матушки.
– Не знаю, как с точки зрения науки, но это работает, - возразила Бельгарда.
– Твоя милая Марион получила такой же, а теперь посмотри на неё: сына внутри себя лелеет.
И снова, как сквозь пальцы, текло время. Новобрачная так торопилась завершить обязательство и так была привычна к обильным урожаям, что рожала всякий год по двойне, мальчику и девочке. Дюжина наследников обеспечила правящему режиму неплохую устойчивость, тем более что править никто из них не желал и лютого соперника остальным из себя не строил.
Через семь лет король отпустил супругу от себя, позволив ей развлекаться с кем она пожелает. Как и предвидела аббатиса, для молодой королевы все были жребии равны, что тот мужик, что этот. Детей от амантов, чичисбеев и прочей условно родовитой шелупони у неё быть не могло - сработал так называемый "вирус супружеской верности" или "след первого
Примерно в то же время ко двору Кьяртана Всевертдомского прибыл езуитский легат. Им был, по загадочному сплетению обстоятельств, мессир Диармед Барбе Дарвильи во всём цвете зрелости. Генерал его ордена решил, наконец, поставить Барбе лицом к лицу с главным страхом последнего.
И вот сложилось так, что именно Барбе раскрыл довольно-таки грязный заговор против владыки и его потомства, в последний момент защитив Кьяртана своим телом и рапирой, носимой в посохе. Как уверили Бельгарду с Артемидорой, никто не погиб, хотя езуита ранило, а незадачливый убийца ослеп от рапиры, остро и внезапно резнувшей поперёк глаз.
Через некое время, надобное, чтобы вернуться туда, откуда семь лет назад выехала пышная процессия, мать аббатиса обнаружила рядом с исповедальнями Зигрид, стоящую на коленях в покаянной позе. Зарёванную, простоволосую, с ног до головы покрытую дорожной пылью и конским потом - и блистательно некрасивую. Стояло очень раннее утро, и в церкви они были одни.
– А ну поднимайся и почистись как следует. С чего это ты блудную монахиню корчишь?
– спросила Бельгарда без тени волнения.
– Никто тебя не постригал, так и расстричь нельзя.
– Кьяртан приказал, - шмыгнув носом, поведала Зигги. - Да и сама так себя чувствую - хоть какое покаяние на меня наложите, а место моё здесь.
И, чуть поуспокоившись, изложила конец истории, приключившейся с ними обоими.
Когда самое страшное кончилось, между Барбе, лежащим на полу, Кьяртаном и прибежавшей королевой-матерью произошёл разговор, немного пафосный.
Король, пригнувшись, какими-то тряпками пытался остановить кровотечение из раны близ сердца.
– Нам никак нельзя убивать, - пробормотал езуит, чуть приподняв голову.
– Оттого учим три-четыре приёма от силы ... не смертельных, но вполне окончательных.
– Ну да, - ответил Кьярт в лёгкой рассеянности. Он был горестно озабочен тем, что кровь давно не шла, а значит - опасно копилась в сердечной сумке.
– И никаких секретов меж нами, верно, ваше величие?
Ибо до сей поры один мало доверял другому, а другой опасался раскрыться и говорил иносказаниями.
– Совершенно никаких.
– Насчёт того, какова первейшая обязанность королевского шута, да? Умереть за...
– Я тебе умру, паскуда!
– донеслось от распахнутого настежь проёма, за которым вмиг столпилось пол-дворца. Это мать-королева, разбросав всю скопившуюся кучу-малу, бросилась к ним, уронив свой посох, и резко тряхнула полутруп за плечи.
– Только посмей у меня! Господи, что за наказание под конец моей жизни? И родиться толком не сумел - мать на светлые земли отправил. И рос-то не как все детки: тихоня, зубрила и ботаник, нет чтоб хоть одну девчонку за косу подёргать или за что иное. Сам как девица красная. Вырос - ничего более пристойного не нашел, как в монахи податься. Опал на руке, одни мужчины в голове. А теперь ещё и это! Нет, моя чаша яда переполнилась!
– Вот не послушаюсь, помру, так мамочка без сладкого на обед оставит, - прошелестел Дарвильи с нежной и юморной интонацией. "А посохи явно один мастер ковал, - вдруг пришло в голову Зигрид.
– Оба невидные, но с клинком внутри".