Артиллеристы
Шрифт:
Вы закончили войну с пятью боевыми орденами и двумя боевыми медалями на груди. Эти награды Вы заслужили своим мужеством и кровью на передовой.
Кроме того, у Вас медаль «За оборону Кавказа», а также врученные позже медали – за взятие Варшавы и Берлина.
Но почему Вы не носили на мундире медали за оборону Одессы и Севастополя?
Я сознательно не стал их получать, хотя мог это сделать давно, еще в 1943 году… Вряд ли вы меня сейчас поймете…
Я не считаю себя вправе носить эти медали,
А я жив до сих пор… Еще на войне я сказал себе, или пусть всех погибших и пропавших без вести в Севастополе и Одессе награждают этой медалью, или у меня нет морального права на ношение такой награды.
Мне до сих пор больно на сердце…
Почему я выжил…Почему не разделил судьбу своих однополчан…
Как фронтовиков-севастопольцев встретили в училище?
Подошли к училищу, выпили по стаканчику грузинского вина в знак того, что наша «вольная жизнь» снова закончилась, и прошли через КПП.
Нас сразу принял начальник училища, всех завели в его просторный кабинет. Начальник ТГАУ поздравил нас с прибытием, рассказал об училище и добавил, что для них это большая честь иметь среди курсантов защитников легендарного города. Две недели мы ждали начала занятий, нас использовали на хозработах. Училище было небольшим, в нашем наборе было всего 200 человек.
ТГАУ в тот период только номинально числилось «горным», за все семь месяцев учебы мы ни разу не стреляли из горных пушек, вся подготовка шла на 122-мм гаубицах. Наша группа курсантов-фронтовиков так и продолжила учебу как «отдельное подразделение». В начале февраля 1943 года состоялся выпуск из училища. Нам выдали обмотки, американские ботинки.
Погоны еще не завезли, так в войска мы направлялись с «кубиками» в петлицах.
Я получил назначение в полк, оснащенный 203-мм пушками-гаубицами, стоявший недалеко от Тбилиси. Полк был еще кадровым, и личный состав полка наполовину был еще из призывников довоенного времени.
Полк стоял в Закавказье с начала войны и до весны 43-о участия в боевых действиях не принимал. В каждой батарее полка было только две пушки калибра 203-мм, одно орудие – один огневой взвод.
В расчет одного орудия входило 14 человек.
Каждый снаряд к такой махине, фугасный или бетонобойный, весил 100 кг, да еще были снаряды весом почти 150 кг к нашим орудиям.
Наш боеприпас – «выстрел» – состоял из двух частей – непосредственно металлическая гильза и мешки с порохом (всего семь видов «переменных» дополнительных пороховых мешочков, закладываемых в зарядную камеру). Это называлось – раздельное картузное заряжание.
Пушка весила почти двадцать тонн и при движении перевозилась в разобранном виде – ствол и лафет отдельно. Один только ствол весил пять тонн.
Пушки перевозились тракторами ЧТЗ и были еще специальные тягачи для прицепов с боеприпасами. Для перевода орудия из походного положения в боевое требовался как минимум час времени.
Но если местность позволяла, то на расстояния до 3–4 километров разрешалось транспортировать орудия без разделения на части.
Минимальный боекомплект на каждую пушку, если мне не изменяет сейчас память составлял 30 снарядов. Эти пушки использовались исключительно для стрельбы по значимым целям – по ДОТам, по укрепленным позициям противника, опорным пунктам, большим зданиям, в которых находились огневые точки, и наша задача была строго определенной – взломать вражескую оборону.
После прибытия в часть мне понадобилась всего неделя, чтобы досконально разобраться в этом мощном орудии. И тут нас пополнили призывниками из Закавказья, грузинами, армянами, добавили пополнение из Казахстана, и наш полк, в срочном порядке, бросили на фронт под Новороссийск.
Здесь на базе полка была развернута 124-я ГАБр БМ (большой мощности). Бригадой командовал полковник Григорий Львович Гутин, здоровенный еврей высокого роста, справедливый, остроумный и грамотный офицер, уважаемый нами боевой командир.
Насколько тяжелым для полка был «новороссийский период»?
Там нас сильно потрепали. Мы понесли серьезные потери, в основном от налетов немецкой авиации, особенно в районе высоты Сахарная Голова.
Трактора прятали под гору, но орудия подобные нашим, на возвышенности замаскировать крайне сложно. Здесь погиб комбат, и вместо него пришел к нам Ткаченко, командовавший батареей до конца войны. Погиб командир взвода и немало других. Очень сильно пострадал соседний дивизион, разбомбленный немецкой авиацией на открытых позициях и добитый позже артиллерией противника. Но после Новороссийска в полку уже никогда не было серьезных потерь. Здесь началась моя «карьера» в полку.
Начал командиром огневого взвода, а когда контузило КВУ лейтенанта Федченко, мне пришлось его заменить, и я продолжил воевать в качестве КВУ батареи, и далее – командиром взвода управления дивизиона. А Федченко вместо меня остался командовать огневым взводом.
После завершения боев на Кавказе наш полк прошел километров двадцать вслед за пехотой и отстал от фронта. Пришел приказ – бригаде погрузиться в эшелоны и нас перебросили на Украину, под Днепропетровск.
Стояли пять месяцев в селе Покровское, в 25 километрах от города. В садах замаскировали орудия, привели технику в порядок, тренировали личный состав.
Наша часть была бригадой РГК и ждала своего часа вернуться на передовую.
И в начале весны сорок четвертого за селом сел связной самолет, и летчик передал в штаб бригады приказ – выступить на фронт. Нас снова в эшелонах перебросили на запад, и мы оказались в составе 1-БФ под Ковелем.
Какова была структура бригады?
Как действовала 124-я ГАБ БМ в боевой обстановке?
В составе бригады было всего четыре дивизиона.
Каждый дивизион трехбатарейного состава.