Артур-полководец
Шрифт:
Меровий улыбнулся и подал Корсу Канту белую глиняную трубку. Бард растерялся, вспомнив предложение Мирддина: «Прожигатели жизни, никчемные людишки с отвисшими челюстями и остекленевшими очами, транжиры, у которых денег больше, чем чести, законники, философы, не стоящие одного серебряного milliarensi!
Но все же Корс Кант взял у короля трубку, почему-то доверяя Меровию, и затянулся плотным, густым дымом.
«Какое глупое занятие – вдыхать дым. Природа заставляет нас бежать от дыма и кашлять, вдыхая его. Просто удивительно, как это вельможи
Подумать только… И ведь все остальные нововведения Артуса они легче восприняли после того, как пристрастились к курению… Не взаимосвязано ли это? А может быть, это пример того, что ораторы зовут «post hoc, ergo proter hoc» : неспособность поверить в то, что нечто, следующее за чем-то, может быть вызвано первым? И почему прежде я никогда об этом не задумывался?»
Корс Кант заморгал, поняв, что уже довольно долго молчит, а надо бы из вежливости поддерживать разговор.
– Я как-то раз сочинил песнь об Атласе, – поспешно проговорил он, стараясь не вспоминать о том, что сказал по поводу этой песни король. В моей песне он изнемог от тяжести небесного свода и в один прекрасный день сбросил со своих плеч надоевшую ношу. И тогда каждому из нас пришлось взвалить на себя по кусочку небес.
– Могу ли я когда-нибудь послушать эту песнь?
– Но она.., не по канону сложена. Меровий удивленно поднял бровь.
– Я хотел сказать.., она не по правилам сочинена, – пояснил Корс Кант. – Ни стиля, ни… Там нет ни великих героев, ни морали в конце. Даже одноглазого великана нет. Честное слово, получилось примерно так, словно это поет какой-нибудь забулдыга в винной лавке, пьяно бряцая на лире. – Юноша уткнул подбородок в колени. – Вот мне все и твердят, уши прожужжали.., говорят, что у меня песни.., не правильные.
Горько ему было произносить эти слова, но правда есть правда.
– Знаешь, что? Таковы же песни и моего придворного барда. Но я все равно заставляю его петь их.
– И он поет? Поет песни.., которые бросают тень сомнения на правление его повелителя?
Меровий рассмеялся и разжег потухшую трубку.
– Сомнения! Да он.., порой он выставляет меня бессмысленным младенцем. Но поэтому он и остается моим придворным бардом уже восемь лет. Я дорожу его мнением, он говорит мне то, что другие не осмелятся. Не бойся своих песен, Корс Кант. Артус добрее и умнее, чем ты думаешь.
Он молча затянулся, изучая, по-видимому, какие-то только ему видимые геометрические фигуры, после чего сказал:
– Но нет, не сомнения в собственных песнях так удручают тебя. Тут есть что-то еще. Как ее имя?
– Ч-чье? – ошарашенно переспросил бард.
– Той женщины, чья поступь тебе послышалась в моих шагах.
У юноши засосало под ложечкой. Он в испуге отодвинулся подальше от Меровия.
– Значит.., это правда! – прошептал он. – Ты воистину полубог, и читаешь в сердцах людских, так как мы, простые смертные, в книгах!
– Про меня говорят, что я полурыба, а не полубог. Но я не полудурок, и о твоих мыслях очень легко догадаться. А особенно – после беседы с супругой твоего повелителя, у которой имеется одна багряноволосая вышивальщица, и эта вышивальщица страшно раздражена «всем бардовским отродьем, а особенно – одним бардом».
– О… – обескураженно выдавил Корс Кант, радуясь тому, что темно, и король не может разглядеть его пылающих щек. – Государь, и ты тоже их такими считаешь?
– Их?
– Ее волосы. Ты сказал – «багряные», государь. Но они алые, не правда ли?
Меровий на миг задумался.
– Дитя, а сама она как их зовет?
– Гм-м-м. Если ты полурыба, государь, то та рыба, которая составляет эту половину, – самая мудрая рыба.
– Кое-кто так и говорит. Корс Кант покачал головой.
– Она что-то еще скрывает. Вера… Я знаю, что здесь и спрятан ключик, но как его подобрать… Я не в силах, государь…
Меровий улыбнулся, вытянул длинные ноги и положил их на спину каменного дракона.
– Правду говоря, Корс Кант Эвин, не жди, что она явится к тебе – она не явится. Они, женщины.., гордячки, и не любят уступать.
– Так что же мне делать? Преследовать ее? Что?
– Умоляй, льсти, обещай, а главное – увлекай ее.
– Чем? Во мне нет ничего увлекательного! Меровий запрокинул голову, и его пышные черные волосы стали похожими на львиную гриву. Если бы не волосы, он бы походил на римлянина больше, чем Артус.
«Так ведь и римского в нем больше», – напомнил себе Корс Кант. Губернатор Меровий был избран королем Сикамбрии и народа Лангедока императором Валентинианом из рода Флавиев, когда римские легионы навсегда покинули западные провинции. Бард изловил надоедливую блоху, попытался раздавить ее между пальцами. «Пора снова помыться», – решил он.
– Так-таки ничего занятного и нет в придворном барде? – хмыкнул Меровий и покачал головой, отчего чешуя его кольчуги заскрипела, как пригоршня морских раковин. – А разве ты сам только что не поведал мне о своих песнях – таких еретических, что ты даже не осмеливаешься петь их при короле Артусе? Так спой их Анлодде! Этого достаточно, чтобы заинтересовать любую девицу. А еще.., сочини песнь, восхваляющую ее багряные волосы, бард.
Корс Кант улыбнулся – замысел пришелся ему по душе. Странный геометрический орнамент начал таять. Юноша уже собрался попросить короля снова дать ему затянуться трубкой, но тот сказал:
– Ну, а теперь расскажи мне о том, что тебя воистину тревожит, бард. То, что ты прячешь глубоко-глубоко и скрываешь даже от себя самого.
Корсу Канту вдруг стало не по себе. Он встал и отошел подальше от круга света, распространяемого факелом. Взгляд Меровия колол его спину подобно острой игле.
– Не знаю, о чем ты говоришь, государь, – солгал юноша. Его слова повисли в воздухе, словно дым персидского гашиша, – потаенные, но в то же время озаренные светом. «Я не лгу! Я просто.., сам ничего не знаю».