Арвендейл. Император людей
Шрифт:
Когда император очнулся, дверь в его спальню была уже закрыта и завалена мебелью. Даже его кровать, с которой был сбит балдахин, была привалена к двери. В горле саднило, как будто где-то рядом что-то горело. И… боль, боль, боль. О Светлые боги, он еще никогда не испытывал такой боли! Впрочем, спустя несколько секунд он таки сумел с ней справиться. Вернее даже, не справиться, а немного свыкнуться. Вряд ли кто-нибудь еще смог бы сделать это, но император уже несколько десятилетий жил рядом с этой тяжкой соседкой, даже не рядом, а вместе. И он привык ней. Хотя та, прежняя, не шла ни в какое сравнение с этой, но, в сущности, они были одинаковыми. Просто новая была немного сильнее прежней. Или много…
Он попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, что там происходит, но голова безвольно свалилась набок.
Слава богам, голова опрокинулась именно в ту сторону, поэтому он увидел, как герцог Эгмонтер старательно дорисовывает вокруг его фигуры третий, замыкающий круг. Само его тело было заключено в охранительную пентаграмму. Понятно… ритуал вызова демона. Но, темные боги, КОГО собирается вызвать Эгмонтер, если в качестве жертвы избрал самого императора?!
— Все готово, — пробормотал Эгмонтер, выпрямляясь.
— Вовремя, — прошипела Нилера. Потому что как раз в этот момент на дверь спальни обрушился очередной тяжкий удар. Наружные двери рухнули полчаса назад. За пару минут до этого Эгмонтер приказал отволочь к почти разбитым ручным тараном дверям ковер, облил его какой-то дрянью и поджег. Так что когда те двери рухнули, все, кто оборонял их, успели отойти в спальню, закрыть двери и завалить их всем, что успели к ним стащить. Но внутренние двери были послабее наружных, поэтому, как только огонь утих и штурмующим гвардейцам удалось разобрать завал и перетащить в холл ручной таран, двери тут же затрещали.
— Так. — Эгмонтер окинул взглядом всех, кто находился в спальне. Из дюжины, что вместе с ним прошла через калитку, их осталось всего шестеро. — Ты, — он указал на своего джерийца, — и Беневьер остаетесь у дверей. Умрите, но не дайте ворваться сюда ни единому человеку, пока я не закончу ритуал. Остальные сюда. Встаньте внутри круга. На острие каждого луча.
— Но… — с сомнением начала Нилера-Эпилента. — Разве мы не должны держаться за пределами пентаграммы и охранительных кругов?
— При обычном ритуале — да, — усмехнулся Эгмонтер, — но я не собираюсь просто вызвать демона. Даже очень сильного. Я хочу забрать себе всю его силу. Поэтому я буду тоже стоять здесь, внутри круга, вот на этом луче. А вы займете остальные. Не бойтесь, — мягко улыбнулся он, — вся сила демона устремится на меня. А вы просто поможете мне удержать сеть, в которую я ее поймаю. Это не требует от вас никаких усилий или каких-то особенных действий. Вы просто должны оставаться на месте до тех пор, пока я не скажу, что все закончилось. — В этот момент на дверь обрушился особо сильный удар, пробивший ее насквозь, так что окованная бронзой головка ручного тарана выскочила наружу. И герцог нетерпеливо выкрикнул:
— Ну быстрей же, Нилера!
Как только все заняли указанные места, герцог взмахнул руками и… закашлялся. Вернее, так всем показалось в первый момент. Потому что спустя пару мгновений стало понятно, что он читает заклинания на каком-то странном языке, явно чуждом человеческой гортани. И с каждым новым произнесенным словом каменные осколки, которыми тело императора было пришпилено к каменному полу, начали окутываться языками странного, дрожащего Темного пламени. Кто-то сдавленно застонал и дернулся в сторону. Но было уже поздно. Ноги всех, кто стоял на лучах пентаграммы, будто приросли к ним. Пламя росло, росло, а стоны четверых, стоящих на раскинутых в сторону лучах пентаграммы становились все громче и громче, постепенно, но неуклонно переходя даже не в крик, а в животный вой. Нилера-Эпилента просто уже визжала в полный голос, но остальные также недалеко от нее ушли. Хотя они и были воинами, но странное марево, исходившее от пяти факелов, в которые теперь превратились осколки камня, входило им в плоть, заставляя ее расплываться на части, будто нагревшийся студень, и отставать от костей. Глаза стекали по расползающейся коже лица, как белок из расколовшегося яйца. Волосы с треском сворачивались, как будто на костре, а сами кости трещали и перекручивались, заставляя тела, в которых уже почти не осталось ничего человеческого, принимать причудливые позы. Джериец и Беневьер, совершенно забывшие о том, что им следует делать, в ужасе вжались в стену по обеим сторонам от рассыпающейся двери… Наконец Эгмонтер произнес последнее слово, и по глазам ворвавшихся в спальню гвардейцев ударила Тьма.
Часть II
Ужас над империей
Глава 1
— Ну как?
Трой повернулся перед зеркалом, смотревшимся здесь, в мастерской, несколько необычно, затем согнул руки и несколько раз присел.
— Ну че молчишь-то? — вновь нетерпеливо подал голос Гмалин.
— Да непривычно как-то, — пробормотал Трой, — легко больно. А ты уверен, что эта кираса удержит орочий ятаган?
— Орочий ятаган, говоришь… — хищно ухмыльнулся гном и, коротко взмахнув чудовищных размеров гномьим кузнечным молотом, который держал в руках, со всей дури засветил своему суверену по грудной пластине лат. Троя унесло к дальней стене.
— Ты что, с ума сошел?! — зарычал Трой, вскакивая и направляясь к гному с явным намерением показать ему, как он относится к подобным шуточкам. Но Гмалин стоял спокойно, невозмутимо опираясь на рукоять молота и только усмехаясь во всю рожу.
— Ну и как, ничего не болит?
— Сейчас узнаешь, — все еще кипя от возмущения, огрызнулся Трой.
— А теперь скажи мне, что было бы с тобой, если бы во время той схватки на Каменной Лестнице ты был в ЭТИХ доспехах?
Трой остановился и замер, потом повел плечами и руками и, опустив голову, попытался разглядеть, как грудная пластина новеньких лат перенесла удар гномьим молотом, затем глубоко вздохнул, проверяя, как этот же удар перенесла его собственная грудная клетка, и ошеломленно произнес:
— Эх ты…
— То-то, — улыбаясь уже во всю свою ехидную пасть, заявил гном, — я знаю что делаю…
Бойня на Каменной Лестнице дорого обошлась людям. Сумасшедшей атакой граф сумел остановить и даже слегка потеснить первую волну всадников на варгах, но пяти сотен панцирников на такую толпу орков все-таки было слишком мало. Поэтому их удар вскоре завяз в орочьей массе и схватка переросла в общую мясорубку. Закованные в латы кони, к тому же обученные для ближнего боя, были варгам не особенно по зубам. Да и латы панцирников также давали им некоторое преимущество перед одетыми преимущественно в легкую кожаную броню орочьими всадниками (редкий варг способен нести всадника в тяжелой металлической броне), но тех было слишком много…
Трой с отставшими подоспел, когда от первых пяти сотен панцирников осталось едва ли больше половины. Они еще медленно двигались вперед, рубя с седел длинными кавалеристскими мечами, но их строй уже настолько истаял, что его не хватало на то, чтобы перекрыть всю ширину Каменной Лестницы. И потому орки смогли прорваться с обоих флангов и теперь наседали на горстку панцирников со всех сторон.
Трой ждал до последнего, ибо теперь в этой безнадежной схватке был важен каждый меч. О победе уже речи не шло. Вопрос был только в том, сколько времени они могут дать истекающей кровью армии до того момента, когда орда всадников на варгах ударит ей в тыл. Поэтому от них требовалось не просто задорого продать свою жизнь, нужно было сделать так, чтобы, когда все уже вроде как станет ясно, у орков не возникло мысли разделить силы и, оставив часть добивать жалкие остатки панцирников, с остальными рвануть вниз по ущелью. Нет, они должны были испугаться и разъяриться настолько, чтобы давить всей массой до последнего, даже если в живых останется жалкий десяток израненных бойцов. И вот эта задача требовала гораздо большего, чем просто с честью погибнуть…
Из четырех сотен отставших копья, как и предполагал граф Шоггир, действительно оказались едва лишь у десятой части. И Трой сосредоточил все четыре с небольшим десятка панцирников с копьями по краям своего строя, сам заняв место с правого фланга. Хотя копье он брать не стал, но, что бы там ни говорил граф, Синее пламя на плечах в сочетании с Серебряным листом в руке вряд ли делало его такой уж обузой для копейной линии. Тем более такой куцей… Основная же масса его четырех сотен должна была нарастить фланги за спиной копейщиков и, главное, ударить по тем орочьим сотням, что сейчас наседали на панцирников графа с тыла.