Асфальт
Шрифт:
Миша давно не открывал себе сам дверь и отвык пользоваться ключом. Он зашёл домой. Дома было тихо и никого. Это было совсем странно и непривычно. Днём, в рабочее время, когда в окна падает солнечный свет и лежит квадратами на полу, и при этом в квартире тишина и никого нет, и непонятно, что с этим всем делать; в такой обстановке Миша не был уже давно. Это напомнило ему почему-то то, как он старшеклассником приходил домой, когда родителей ещё не было дома, а брат был у бабушки. Приходил и думал: чем бы заняться? И было дома хорошо и скучно. А теперь Миша пришёл домой днём, и это было странно и как-то нехорошо.
Таблетки от головной боли он не нашёл, потому что попросту не знал, где лежат медикаменты. Он вообще слабо знал, где что лежит дома, и поэтому о каждой
Голова болела уже очень сильно. Миша включил свой телефон, дозвонился до Ани, быстро сказал, что поминки прошли очень хорошо, что он уже дома и что ему срочно нужно что-то от головы. Потом он выпил таблетку и стал раздеваться, чтобы пойти в душ. На часах было 15:16. «Забавно», – подумал Миша. Он ещё подумал немного и решил сегодня на работу не ехать. Это было непростое решение, но Миша его принял и совсем растерялся, не зная, что делать с оставшимся временем суток.
Он позвонил Валентине. Захотел сделать этот звонок до душа. Валентина сказала своим усыпляющим голосом, что всё очень хорошо, что Лёня устраивает истерику на пустом месте из-за Петрозаводска, и что, возможно, будет Мише звонить, потому что она ему запретить это сделать не может.
Валентина сказала, что абсолютно всё до завтра терпит, и что она всех предупредила, и Мишу никто особенно не ждёт.
Поговорив с Валентиной, он направился в душ, стараясь ни о чём не думать. Однако под душем он подумал о том, что уже соскучился по быстрому, привычному и незаметному скольжению времени и по беглому проживанию дней. Уже третий день шёл невыносимо медленно, запоминался всеми подробностями и был наполнен постоянными, трудными и тягучими переживаниями.
После душа он помаялся немного, чувствуя зудящую потребность что-то делать или кому-то позвонить, что-то выяснить или, наоборот, дать какие-то указания. Но вместо этого Миша неожиданно для себя пошёл в спальню, лёг на кровать прямо поверх покрывала и в халате, и быстро и очень глубоко ушёл в невнятный и ватный дневной сон. Такой сон, который может навалиться на двадцать минут, а кажется, что спал ты несколько часов. Такой сон облегчения не приносит, путает и ломает ощущение времени суток и сбивает ночной сон. Но такой дневной сон, если наваливается, то он непреодолим, а стало быть, необходим совершенно.
Миша, засыпая, думал, что поспит совсем немножко. Но он заснул, и день для него моментально закончился. Миша спал крепко. Он лежал на животе, растекшись по кровати в необычной для себя позе, и спал, расслабившись до такой степени, что не слышал, как пришли дети с няней, как пришла Аня и как он сам громко храпит.
Миша не любил спать не в ночное время. Он старался этого не делать. Он не спал в самолётах, даже когда летел долго. Он знал про себя, что после дневного или неудобного сидячего сна он долго не может прийти в себя, туго соображает, часто бывает раздражителен и в плохом настроении. Когда Миша, обычно в пятницу вечером, а потом полночи с пятницы на субботу, общался с друзьями и сам себе выдавал санкцию на то, что можно выпить нормально и не особенно держать себя в руках, даже после таких ночных приключений он подолгу не спал и выходные проводил в полусне или в дремоте, но не в постели. Миша приучил себя спать ночью. Это было важным условием для той эффективной и целеустремлённой жизни, которой он жил в последнее время.
Быть во всём продуманным и идеально строгим Миша не хотел. Он был уверен, что в продуманности всегда есть много показного, как для окружающих, так и для самого себя. Мише нравилось быть весёлым, живым, общительным, компанейским, но обязательно со стержнем, и чтобы весёлость и общительность не мешали главному и основному, а ещё не заставляли врать и не отнимали слишком много сил и времени. Так что более-менее стабильный ночной сон Миша считал одним из основных и легко выполнимых
А ещё Миша очень боялся заснуть за рулём. Когда ему было шестнадцать лет, он с отцом, дядей и братом Димой попал в сильную аварию. Они поехали тогда летом на рыбалку на пару дней. Поехали далеко, больше чем за сто километров от города. Две ночи спали в палатках, точнее, почти не спали, спал только Дима, а остальные «мужики» рыбачили. На обратном пути Мишин дядя, отцовский родной брат, уснул за рулём, и они здорово разбились.
Миша и Дима сидели сзади в старой дядиной машине. Пока тряслись по полям и каким-то просёлкам, отец и дядя всё время говорили и ехали медленно. А потом выехали на пусть старую и плохую, но асфальтовую дорогу. Дима тут же уснул, Миша тоже задремал. Дорога становилась лучше, ехали быстрее, отец и дядя говорить перестали, вечерело, Мишины глаза стали закрываться, а голова то падала на грудь, то закидывалась назад. На какой-то ямке машину тряхнуло, Мишина голова мотанулась сильнее обычного, и он открыл глаза. Миша увидел, что отец навалился на дверцу и спит, машина едет быстро, а дядя держится за руль крепко, но голова его наклонилась вперёд, и он приоткрытыми глазами на дорогу не смотрит, а уставился куда-то на панель приборов. Шумел двигатель, но Мише казалось, что царит мёртвая тишина. И в это время дорога стала уходить затяжным поворотом вправо, а их машина как ехала прямо, так и ехала с прежней скоростью. Миша оцепенел, дыхание его остановилось. Он видел только склонённую голову, приоткрытые незрячие глаза и руки, крепко держащие руль.
– Дя-дя-а-а Ига-а-а-рь!… – заорал Миша. – Па-а-п-а-а!
Дядя Игорь вздрогнул, завизжали тормоза, но было поздно. Миша упал на спящего Диму и закрыл глаза. Ему казалось, что их било и переворачивало очень долго. В той аварии сильнее всех пострадал отец, Миша сломал руку, дядя Игорь сильно разбил лицо, Дима только испугался. Отец долго лежал потом в больнице. С тех пор Миша, не выспавшийся, на дальние расстояния не ездил и не мог спать рядом с водителем. Он ловил себя на том, что всегда присматривает за тем, кто за рулём. В общем, хороший ночной сон был для Миши ещё и результатом долгой, успешной работы и признаком появившегося жизненного опыта.
Миша проснулся. В комнате было почти темно. Он чувствовал, что просыпается оттого, что его кто-то гладит по голове.
– О-ой! – выдохнул Миша.
– Это я тебя бужу, – услышал он голос Ани, – ты спишь и спишь. Я такого за тобой не припомню. Решила тебя разбудить, а то будешь всю ночь маяться.
– А сколько времени?
– Уже начало девятого. Я тебя бужу так минут десять.
– Вот это я поспал! – чувствуя, что ещё не может даже шевелиться, сказал Миша. – Просто провалился куда-то, а не уснул. Хорошо, что разбудила.
– Голова не болит? – продолжая гладить Мишу по голове и оставаться малоразличимой в темноте, спросила Аня.
– Если я голову не чувствую, значит, она не болит. Миша встал и пошёл ополоснуть лицо. Он засыпал с мокрыми волосами, от этого на голове у него было чёрт знает что. Он мыл помятое лицо холодной водой и рассматривал свои торчащие в разные стороны волосы.
Яркий электрический свет в квартире и темнота за окном сильно напоминали Мише, когда он шёл в ванную комнату, о том, что зима уже совсем, совсем скоро и очень-очень надолго.