Асоциальные сети
Шрифт:
Улицы наводнились дико вращающими глазами прохожими, увидевшими наконец-то мир своими собственными глазами, без фильтров и чужих растиражированных мнений. Они бесцельно шатались по тротуарам, сталкивались друг с другом, обижались, иногда смеялись. Нередко здоровались или радостно кричали, встретив давно потерянного друга или родственника. Массовая неразбериха никак не контролировалась соответствующими органами; пожарные, врачи и полиция оказались точно в таком же вакууме и только беззвучно, как рыбы, открывали свои рты. Единственными, кто сохранил присутствие духа, оказались давние знакомые Марка, те дядьки в темных одеждах со спортивными фигурами. Он их заприметил штук пять в толпе. То стояли, спокойно наблюдая, то шли куда-то быстрым, пружинистым шагом, куда-то, где их ждут, резко выделяясь среди этого амебоподобного человеческого месива.
Наблюдать за всем этим шапито было забавно и страшно, Марк вспомнил парочку сериалов про зомби, и реальность, если ее немного адаптировать, ничем, по сути, не отличалась. Киношные зомбаки были странными, может быть, опасными, но все-таки жалкими овощами, которым всего-то нужно кусок
Телефоны включились так же разом, как и выключились, наполнив атмосферу несдержанным радостным гомоном доминирующего вида, подсаженного на едкий двоичный код, разъевший самоопределение. Веселье исчезло, когда пользователи по всему миру осознали, что больше нет их любимого, родного, домашнего устройства, в каждом из телефонов стояла совершенно новая система, что-то среднее между iOS и Android’ом, собравшая в себя, казалось, худшие черты обеих доминирующих оболочек. Человеки, не знавшие более глобальных проблем, не думающих, что жизнь их прекрасна, что условности в виде привыкания и недоюзабилити новой системы теряются в общей сумме мироустройства, катящегося в пропасть войн, бо-лезней, голода, нищеты в свете ярких неоновых огней рекламы очередного iPhone’а стоимостью в десять годовых карт не само-го плохого фитнес-клуба, наполнили сети визгливым словесным и визуальным выражением своего отвращения. Марк никогда не понимал этой напряженности и выплеска негативных эмоций по самым разным мелочам вроде медленной доставки, пересоленной пищи в дорогом ресторане или отсутствия нужного размера в бутике. Если бы это было самым страшным, то он с удовольствием бы наслаждался этими маленькими неудобствами, созерцая по всему земному шару счастливых людей, которым не надо больше продавать почки ради выживания.
Объявился Славик, хмурый и невыспавшийся. Славик потратил время, отведенное умершими гаджетами на бесполезные попытки сформировать свое будущее вне сети, где больше нет Интернета. Решить, чем он будет заниматься, на что жить, где жить и с кем. Голова рисовала только мрачные картины, где он подбирает у пивного ларька жестяные банки, мнет их и тащит в пункт приема, получая там кучку звенящей ерунды. Монет хватает на кружку кофе и шоколадку, немного подпитать силы для следующей охоты за тонким металлом. В первой же выдуманной драке ему разбили очки, и он молотил руками направо и налево не глядя, впрочем, успешно уронив всех претендентов на его банки. Нет, так жить нельзя, пожаловался он Марку. Марк упал на пол и покатался по ламинату, яростно гогоча:
– Славик, помнишь, нас с детства готовили в жестокой реальности при помощи четко сконструированных шаблонов-императивов в советских мультиках? Например, жизненные позиции фрекен Бок, Шапокляк, графинь Вишен показывали, что женщины не очень-то любят людей, они авторитарны и эгоистичны, жестки и безапелляционны, вспомни свою мать, да и мою тоже, все правда.
– Ага, а у Бонифация бабушка оказалась мужиком, что за границей сейчас обычное дело.
– А у Алисы из «Тайны третьей планеты» – не похожа на своего отца. Зато как две капли воды с его лучшим другом.
– Ага, а из маминой из спальни, кривоногий и хромой, помню, помню, пару раз…
– Про твои жестяные банки – это же вся жизнь папы Чиполино и всех его друзей, угнетенных и не желающих меняться, они не знают, как это сделать, только юность смогла победить, сломать парадигму вечного расслоения.
– Да где же взять эту юность, там за банки со мной дрались и подростки, причем с особой жестокостью.
– Спорим, что если бы ты допредставлял до конца свой постапокалиптический быт, то узнал бы, что те банки они меняют на что-нибудь полезное. На оружие, например, или топливо, а не бездарно тратят на кофе и шоколадки. Юность прекрасна тем, что у них нет до определённого года взросления жёстких авторитетов, нет скреп, нет ничего, кроме жгучего желания доказать себе и всем вокруг свою ненапрасность. И жестокость эта как раз оттуда, от нежелания стать согласным и податливым. Оттуда же их фрустрированность, безоглядность и слезы злости.
Славик покачал головой по какой-то диагонали, не поймешь, отрицает он или подтверждает. Наверняка у него не было Царь-горы во дворе, подумал Марк и встал с пола. Обнял Славика за плечи, похлопал по спине и предложил пойти на набережную, посидеть на прохладном граните, помотать ногами, поплевать в мутную воду и помолчать о том, о чем следовало бы молчать.
Небо было похоже на мешковину, серо-коричневый однородный фон с рваными краями не сформировавшихся до конца об-лаков. Грязные воды гнал бурунами теплый ветер, превращая реку в мелко заштрихованную пустыню с множеством барханов, на вершине гребней которых перекатывался всякий мусор большого города. Марк вспомнил, как они сидели на заднем дворе школы и загадывали проезжающие мимо них автомобили – какой кому попадет. Строго по очереди, чтобы не было обид, и смеялись, когда кому-нибудь везло на «Запорожец» или на полусгнивший «Москвич», машины безысходности. Вот палка твоя, сказал Марк, а пластиковая бутылка, плывущая следом, моя. Славик ответил, что палка вещь нужная, без палки не было бы эволюции, человек научился копать червячков и бить ею непослушных жен, что и привело к тому, что они сидят на каменной набережной прирученной бурной реки. Но бутылка, возразил Марк, есть как раз продукт эволюции. Если палку можно просто поднять с земли, не затратив на это хоть сколько-нибудь умственных усилий, то для производства бутылки нужно спроектировать кучу оборудования, расписать технологический процесс и вообще нужен целый завод. То есть бутылка есть продукт огромного напряжения электрических импульсов внутри головы. Славик расхохотался и заметил, что вот бросить ее в реку – тоже нужно было иметь семь пядей во лбу. Ее бросил тот, кто до сих пор поднимает палки и считает их орудием, ехидно заметил Марк.
Славик сказал, что продает машину, устал с ней нянчиться, и ему кажется, что она отнимает у него слишком большую часть жизни, которую он тратит на обслуживание, на ремонт, на поиск для нее всяких приколюшечек и апгрейдов. Слишком много думаю я о ней, сказал Славик, это неправильно. Машина должна обслуживать меня и делать мое существование чуть легче, чуть безопаснее, чуть стремительней, а на деле выходит, что я провожу часы в сети, на форумах таких же поехавших владельцев, прикипевших к своему движимому имуществу. Марк подумал, что у него все то же самое с ноутбуком, ставшим ему чем-то средним между женой, матерью, ребенком – метародственником. Он его гладит, укладывает спать, поит и кормит электроэнергией и ждет, постоянно ждет какой-то взаимности, не определяя ее как-то точно, – несформулированной, но такой вот уже близкой, кажется, еще один день, один час, одна секунда, и ноутбук скажет ему самые главные слова, замерцает призывно экраном, и они сольются в общем поле информационного пространства на межклеточном уровне.
Объявление Славика о продаже было смешным и притягивающим. Марк всегда мечтал научиться складывать слова точно таким же образом. Объяснить это было сложно, но, читая объявление, Марк захотел купить машину, не имея прав и не имея желания вообще сидеть за рулем. Она с каждым слогом расцветала и манила, как чаша Грааля, суля невиданные блага своему будущему владельцу и неисчерпаемые удовольствия, которые он получит в пути. Но больше всего захотелось познакомиться с хозяином, смогшем соорудить в несколько строк вавилонскую башню, доставшую до самого неба, пронзившую его и выглянувшую в твоем мире, скучном и безрадостном, потому что у тебя нет этого автомобиля. Славик, квадратный, очкастый ботан, квинтэссенция некрасивости и памятник беспорядочному человеческому геному, вызывал у Марка в такие моменты приступы бескрайнего уважения, щедро замешанного на восхищении. Сам Славик ничего подобного про себя не замечал, он всегда так писал, помнится, в детском саду Дедушка Мороз забирал его письмо и ходил с ним по всем воспитательницам, вытирая слезы смеха и умиления, а Славику всегда доставалась самая большая и яркая игрушка и целый кулек конфет и шоколадок, быстро тающих в маленьких хватких ручках его друзей. В школе за его сочинения вызывали родителей к завучу и директору. Они никак не могли лечь в заскорузлую канву, прописанную в методичках. Завуч, немолодая сизая женщина, смотрела на Славика подслеповатыми глазами и тихо говорила маме и папе, что если Славик не перестанет быть выскочкой, то им придется менять школу, и вообще, может, это именно родители подталкивают мальчика к написанию нетривиальных, крамольных мыслей. Мама плакала, а папа хитро щурил глаза и читал потом сочинения на посиделках родственников и на пьянках с друзьями, поглаживая пузико, где тихонько пряталась пушистая гордость за себя, сделавшего такого сына.
Просмотрев количество откликов на объявление, Славик зашел в личный кабинет и икнул – его профиль был авторизован через аккаунт в Facebook’е, хотя он ничего такого не делал. И профиль уже давно отписался всем заинтересованным, назначил место и время встречи и наклепал Славику кучу уведомлений на этот счет. Первый покупатель должен был прийти нему во двор через полчаса. Друзья спрыгнули с парапета и побежали вдоль набережной к намеченному месту, где около машины уже топтался пухлый армянин, поглаживая крыло и цокая языком. Торги были вялыми, армянин очень хотел эту машину и не стал вставать в позу. Пока договаривались о дальнейших действиях, Марк просмотрел с пару десятков сервисов и порталов, где нужен был личный кабинет. В каждом из них была проведена авторизация через единый аккаунт, давно поселившийся у него на рабочем столе. Вся информация стекалась куда-то внутрь него, обрабатывалась, аккаунт выдавал ответы и комментарии, писал сообщения и нажимал сам невидимые кнопочки управления. Так Марк скачал интересовавший его фильм в отличном качестве, подписался на предзаказ новой игры и оформил подписку на три самых авторитетных новостных ресурса с выделением тех блоков новостей, что его трогали. И не сделал для этого ничего, не пошевелил и мизинцем, аккаунт провел все самостоятельно. В социальных сетях все было по-прежнему, аккаунт общался, шутил, троллил, банил, флиртовал, ругался, писал смешные посты и отстаивал гражданскую позицию Марка так, как если бы это был сам Марк. Только сейчас Марк осознал, что у него в последнее время образовалась целая прорва времени. Он опять стал читать книги, записался на курсы английского и вернул себе привычку гулять полтора часа по вечерам по окрестным бульварам, бездумно шаркая старыми любимыми ботинками, и все это благодаря аккаунту и мессенджеру, слившихся в едином порыве, чтобы взять на себя цифровую социализацию Марка. Не было страшно, не вспоминался Скайнет, не было пугающей пустоты в груди, Марк остыл и отпустил свои социальные сети на вольный выгул. Теперь пришел черед Интернета вообще, аккаунт вполне способен собирать информацию и делать мир интересней без вмешательства хозяина. Марку оставалось только в нужное ему время открывать ноутбук или телефон и читать, смотреть и впитывать то, что он давно задумал, но у него никак не доходили руки. Причем аккаунт был настолько въедлив и дотошен, что находил интересности в таких глубоких цифровых глубинах, куда Марк сам никогда бы не забрался.