Assassin's Creed. Единство
Шрифт:
– Выпусти свое горе наружу, дитя мое, – шептала Рут. – Не держи все это в себе.
Однако я вывернулась, поблагодарила ее и сказала, что я в полном порядке. Мои слова звучали несколько чопорно. Наверное, так говорит со своей служанкой Мэй Кэрролл.
Все дело в том, что мне нечего из себя выпускать. Я ничего не чувствую.
Мне вдруг стало невыносимо оставаться на верхних этажах. Я отправилась бродить по замку. Я шла по коридорам, словно призрак.
– Элиза!
Из конца коридора вынырнул Арно со шляпой в руке. Его щеки раскраснелись, словно от быстрого бега.
– Прими
– Спасибо, Арно, – ответила я.
Коридор, разделявший нас, показался мне слишком длинным. Арно двинулся мне навстречу, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге.
– Ее кончина не была внезапной. Мы ждали, что рано или поздно это произойдет. Невзирая на мою скорбь, я благодарна судьбе, что смогла оставаться рядом с мамой до самого конца.
Арно сочувственно кивнул, хотя в действительности ничего не понял. Причина мне ясна: его мир остался неизменным. Для него моя мама была дамой, с которой он не успел толком познакомиться. К тому же она находилась в той части замка, куда ему было запрещено приходить. Теперь эта дама умерла, что повергло в печаль двух наиболее значимых для него людей, но не его самого. Увы, такова была правда.
– Возможно, мы потом с тобой поиграем, – сказала я. – После уроков.
Арно просиял.
Глядя ему вслед, я понимала: он скучает не столько по нашим играм, сколько по занятиям с моим отцом.
2
Утро я провела с гувернером, а с Арно снова встретилась у дверей, когда он пришел для занятий. Расписание было составлено так, чтобы во время моих упражнений с мистером Уэзероллом Арно занимался с гувернером. Незачем ему видеть, как я учусь владеть оружием. (Возможно, когда-нибудь у себя в дневнике он тоже напишет об указателях, приведших его к моменту, когда «до него дошло». Что-то вроде: «Я никогда не задумывался, почему она так искусно владеет мечом…») Я вышла через заднюю дверь и двинулась мимо подстриженных деревьев, пока не оказалась в лесу. Там я пошла по знакомой тропинке к месту, где мистер Уэзеролл ожидал меня, сидя на пне. Обычно он сидел со скрещенными ногами, и полы его камзола волнами накрывали пень. В прежние дни, стоило мне появиться, англичанин спрыгивал с пня, чтобы поздороваться. В его глазах плясали огоньки, а губы почти всегда улыбались. Сегодня он сидел, понурив голову, словно на его плечи давила тяжесть всего мира. Рядом с ним я увидела шкатулку примерно пятьдесят на пятнадцать сантиметров.
– Вам уже сообщили, – сказала я.
Глаза у него были влажными. Нижняя губа едва заметно дрожала. Я пережила ужасное мгновение, не зная, как быть, если мистер Уэзеролл вдруг расплачется.
– Ты-то сама как?
– Ее кончина не была внезапной. Мы ждали, что рано или поздно это произойдет. Невзирая на мою скорбь, я благодарна судьбе, что смогла оставаться рядом с мамой до самого конца, – ответила я, повторяя те же слова, какие говорила Арно.
Англичанин подал мне шкатулку:
– Элиза, с тяжелым сердцем я вручаю тебе это. – Его голос был хриплым. – Твоя мама надеялась сделать это сама.
Я взяла шкатулку из темного дерева, ощущая ее тяжесть и уже зная о содержимом. Я не ошиблась: внутри лежал короткий
– Элиза, мы всегда думали, что это будет подарок в честь завершения твоих занятий со мной, – сухо сказал мистер Уэзеролл. Он глядел в сторону леса, украдкой касаясь пальцем глаз. – Используй этот меч для отработки своих навыков.
– Спасибо, – ответила я.
Англичанин пожал плечами. Увы, я не могла перенестись в другое время, где подарок бы вызвал настоящую радость. Сейчас я не испытывала никаких чувств.
Возникла долгая пауза. Я поняла, никаких занятий сегодня не будет. На это у нас обоих не хватало духу.
Затем мистер Уэзеролл нарушил молчание.
– Она что-нибудь говорила обо мне? – спросил он. – Я имею в виду… в последние мгновения.
Я едва сумела скрыть удивление, увидев в глазах англичанина то, что показалось мне чем-то средним между отчаянием и надеждой. Я знала о любви мистера Уэзеролла к маме, но вплоть до этого момента не подозревала, насколько сильны его чувства.
– Мама просила передать, что в ее сердце всегда жила любовь к вам. И еще: она останется вечно благодарной за все, что вы сделали для нее.
Мистер Уэзеролл кивнул.
– Спасибо, Элиза. Для меня это великое утешение, – сказал он, смахивая слезы.
3
В тот же день меня позвали к отцу. Мы вдвоем уселись на кушетку в его кабинете, погруженном в полумрак. Отец крепко обнял меня и не разжимал рук. Он был побрит и внешне выглядел как обычно, но слова произносил медленно и с трудом. От него пахло коньяком.
– Могу тебе сказать, Элиза: ты становишься все сильнее, – признался он. – Сильнее меня.
Внутри каждого из нас пульсировала тупая боль. Я поймала себя на том, что почти завидую отцовской способности прикасаться к источнику его печали.
– Ее кончина не была внезапной… – произнесла я, но договорить не смогла.
У меня задрожали плечи. Я вцепилась в отца и задрожала, спрятавшись в его объятиях.
– Элиза, выпусти свое горе наружу, – сказал он и начал гладить мои волосы.
Я последовала его совету. Выпустила горе наружу и наконец-то заплакала.
Отрывок из дневника Арно Дориана
12 сентября 1794 г
Подавленный чувством вины, я отложил ее дневник. Меня окутывала боль, изливавшаяся со страниц. И ужас понимания, что и я тоже способствовал ее страданиям.
Элиза права. Смерть мадам Де Ла Серр едва коснулась меня. Эгоистичный мальчишка, каким я был тогда, воспринял кончину хозяйки дома лишь как событие, помешавшее Франсуа и Элизе уделять ему время и играть с ним. Возникло «некоторое неудобство», означавшее, что, пока жизнь в замке не вернется в привычное русло, мне придется самому себя забавлять. (Элиза права и в этом, поскольку замок не погружался в траур.)