Ассегай

Смит Уилбур

— Мазури сана, Маниоро. Акуна матата!

Масаи разочарованно отвернулся, а Кермит искоса взглянул на Леона.

— Ладно, дружище. Так и быть, пальну пару раз из твоей пукалки.

К утру глаз у Кермита распух еще больше и закрылся совсем, а на теле проступили живописные, как татуировки, синяки. Повезло ему лишь в том, что поврежденным оказался не правый глаз, а левый. Леон приготовил для американца мишень, срезав кусок коры с пинкнеи, потом вручил ему «энфилд».

— Здесь

шестьдесят шагов. На этом расстоянии пуля будет уходить немного вверх, примерно на дюйм, так что бери чуточку ниже, — посоветовал он.

Кермит выстрелил два раза — одна пуля вошла на палец выше от отметки, другая на палец ниже.

— Ух ты! Неплохо для новичка, — удивился сам себе американец. Успех явно придал ему бодрости.

— Чертовски хорошо даже для такого стрелка, как Попу Хима, — согласился Леон. — Но помни: все, что за горизонтом, не для тебя.

Кермит пропустил шутку мимо ушей.

— Ладно, идем за львом, — сказал он.

К вечеру устроили привал вблизи озерца, где еще осталась вода после последних дождей. После ужина охотники завернулись в одеяла и через несколько минут оба уже спали.

Глубокой ночью Леон растолкал американца. Кермит сел, сонно потягиваясь.

— Что случилось? Который час?

— Не важно, который час. Слушай.

Кермит огляделся — оба масаи и Ишмаэль сидели у костра. Пламя весело прыгало по свежим веткам, выхватывая из темноты напряженные, сосредоточенные лица. Некоторое время все вслушивались в тишину, в конце концов Кермит не выдержал:

— Чего мы ждем?

— Потерпи! Слушай и жди, — укорил его Леон.

Внезапно ночь огласилась могучим басовым ревом. Звук то нарастал, повышаясь, то уходил, опускаясь, как гонимые ураганом волны, и от него по коже разбегались мурашки и шевелились волосы на руках и затылке. Кермит отбросил одеяло и вскочил. Рев продолжался с минуту, после чего замер, угас в грозном ворчании. Воцарившаяся затем тишина придавила, казалось, все живое на свете.

— Это что еще за чертовщина? — прошипел Кермит.

— Лев. Большой самец. Напоминает о своих правах на царство, — тихо ответил Леон.

Маниоро что-то добавил, и они с Лойкотом негромко рассмеялись.

— Что он сказал?

— Маниоро сказал, что даже храбрейшие из мужчин пугаются льва дважды. В первый раз, когда слышат львиный рык, а во второй — и в последний, — когда встречаются с ним один на один.

— Насчет первого раза он прав, — признался Кермит. — Звук, конечно, жуткий. А почему Маниоро решил, что это самец, а не самка? Как их отличают?

— Так же, как и вы отличаете голос Энрико Карузо от голоса Нелли Мельбы.

— Давай подстрелим его.

— Хороший план, приятель. Я подержу свечку, а ты выстрелишь. Легче легкого.

— Ладно, что ты предлагаешь?

— Пока — ничего. И вообще, я вот завернусь сейчас в одеяло и постараюсь еще подремать. И тебе рекомендую сделать то же самое. Завтра у нас трудный день.

Они снова растянулись у костра, но уснуть не удалось. Да и как уснешь, когда ночь содрогается от эха львиного рева.

— Ты только послушай! — шептал Кермит. — Сукин сын как будто приглашает нас поиграть. Какой уж тут

сон.

Не успели стихнуть последние ворчливые звуки, как тишину разорвал другой рев, прозвучавший далеким, слабым эхом первого. Охотники вскочили, масаи переглянулись.

— А это что такое? — спросил Кермит. — Как будто еще один лев.

— Вот именно, еще один, — подтвердил Леон.

— Он что, брат первого?

— Вот уж нет. Скорее его соперник и смертельный враг. — Кермит собирался еще что-то спросить, Леон жестом остановил его. — Подожди, мне нужно поговорить с масаи. — Разговор на маа, напоминавший обмен пулеметными очередями, занял не больше пары минут, после чего Леон повернулся к американцу: — Да, дело как раз в этом. Первый лев — старый самец, вожак. Здесь его территория, здесь у него гарем, здесь же детеныши. Но годы берут свое, силы уходят. Второй лев молод и силен, во цвете лет. Он чувствует себя в состоянии бросить вызов вожаку, заявить претензию и на территорию, и на гарем, однако решимости пока не набрался, вот и бродит, готовится к схватке. А старик, понятное дело, пытается его отпугнуть.

— И все это Маниоро понял из нескольких рыков?

— Они оба, и Маниоро, и Лойкот, прекрасно знают львиный язык, — с непроницаемым лицом объяснил Леон.

— Сегодня говори что хочешь — я всему поверю. Итак, получается, у нас здесь не один лев, два.

— Да. И далеко они не уйдут. Старый не рискнет уходить, оставив дверь нараспашку. А молодой не уйдет, потому что чует самок.

Уснуть никто больше не пытался. Рассевшись вокруг костра, все обсуждали план охоты и до самых первых лучей потягивали приготовленный Ишмаэлем отличный кофе. Потом наступило время завтрака: знаменитого омлета из страусиных яиц и не менее знаменитых горячих ячменных лепешек. Одно страусиное яйцо заменяет две дюжины куриных, но на сковородке ничего не осталось. Пока охотники подбирали лепешками последние крошки, Ишмаэль и масаи сняли палатки и навьючили мулов. Воздух был еще свеж и сладок, когда отряд выступил навстречу приключениям.

Пройдя около мили вдоль берега реки, они спугнули стадо возвращавшихся с водопоя буйволов. Леон завалил двух бычков двумя выстрелами — из левого и правого стволов. Бычкам вскрыли животы, предоставив утреннему ветерку разнести запах мертвечины, после чего приманку развезли на мулах и оставили на открытых местах, чтобы раненому льву негде было укрыться. Укладывая последнюю приманку, носильщики наломали зеленых веток и забросали ими тушу — мера предосторожности от гиен и стервятников. Взрослого льва это хлипкое препятствие остановит разве что на пару секунд.

Продолжив путь вдоль реки, Леон через каждую милю подстреливал попадавшее на глаза крупное млекопитающее: жирафа, носорога или буйвола. К закату они прошли больше десяти миль, оставив на маршруте не меньше дюжины пахучих приманок.

Ночь снова прошла без сна: соперники продолжили состязание в реве. В какой-то момент старый вожак оказался так близко от лагеря, что от его могучего рыка задрожала земля, но претендент на вызов не ответил.

— Молодой нашел нашу приманку, — объяснил его молчание Маниоро. — Молчит — значит, ест.