Ассегай

Смит Уилбур

«Ладно, пусть успокоятся, улягутся, а я пока извещу фон Мирбаха — пусть он с ними и разбирается».

«Шмель» уже катился по полосе у лагеря, а масаи никак не могли успокоиться.

— А что я тебе говорил, Маниоро?! — воскликнул Лойкот, не дожидаясь, пока утихнут моторы, и сам себе ответил: — Да, говорил, только ты не верил. Нет, не верил! И кто из нас двоих упрямец и глупец? Может, я, Маниоро? Нет-нет, не я. А кто из нас великий охотник и следопыт? Уж не ты ли, Маниоро? Нет, не ты! Великий охотник и следопыт — я, Лойкот!

Он принял

важную позу, а пристыженный Маниоро стыдливо закрыл лицо руками. Оба расхохотались.

— Ты, конечно, величайший охотник и следопыт во всей Африке, — вмешался Леон, — однако сейчас у меня есть для тебя работа. Возвращайся ко львам и оставайся с ними, пока я не приведу Кичва Музуру. Наблюдай за ними, не упускай из виду, но слишком близко не подходи, чтобы не спугнуть.

— Я их знаю, и от меня они не ускользнут, — поклялся Лойкот. — Глаз не спущу.

— Когда я вернусь и ты услышишь звук моторов, подашь сигнал. Разведешь огонь, чтобы я нашел тебя по дыму.

— Я буду весь глаза и уши, — хвастливо заявил Лойкот.

Леон повернулся к Маниоро:

— Ты знаешь вождя, на территории которого мы нашли львов?

— Знаю. Его зовут Массана, а его маньята — Тембу Кику — Обитель Большого Слона.

— Тебе нужно будет пойти к нему. Скажешь, что за каждого льва обещано двадцать голов скота. Скажешь, что мы привезем мзунгу, который желает устроить все по обычаю. Пусть Массана соберет на охоту пятьдесят морани, но убивать будет только сам Кичва Музуру.

— Я понимаю, М'бого, только, думаю, Массана не поймет. Чтобы мзунгу охотился на льва с ассегаем? Такого еще не бывало. Массана решит, что Кичва Музуру сумасшедший.

— Маниоро, мы с тобой знаем, что Кичва Музуру и впрямь сумасшедший. Как антилопа гну, у которой червяки в мозгу завелись. Ты скажи вождю, пусть из-за головы мзунгу не переживает. Пусть думает о двадцати головах скота. Как по-твоему, Маниоро, Массана поможет нам с охотой?

— За двадцать голов скота Массана продаст всех своих пятнадцать жен и их дочерей, да еще и мать в придачу. Конечно, поможет.

— Возле его маньяты есть место, чтобы посадить аэроплан?

Прежде чем ответить, Маниоро задумчиво поковырял в носу.

— Около маньяты есть высохшее соленое озеро.

— Покажи его мне, — распорядился Леон.

Отправились сразу. Озеро было большое, абсолютно ровное, ослепительно белое. Подлетев ближе, они увидели, как по озеру промчалось стадо антилоп, и Леон с удовлетворением отметил, что их копыта не разбили соленую корку. Некоторые такие озера становились смертельными ловушками: под тонкой, хрупкой коркой скрывалось глубокое грязевое болото, жидкое, как овсяная каша, и тягучее, как клей. Осторожно снизившись, Леон коснулся колесами поверхности. Корка держала. Он прокатился до края озера и, не выключая двигателей, развернулся.

— Далеко отсюда маньята?

— Близко. — Маниоро вытянул руку. — Там. Сюда уже идут.

И действительно, к озеру бежала небольшая толпа из женщин и детей.

— А

до того места, где мы оставили львов? — Леон повернулся к Лойкоту, который острием копья описал на небе дугу, равную двум часам движения солнца. — Хорошо. Значит, мы недалеко и от львов, и от деревни. Я оставляю здесь вас обоих, а когда вернусь, привезу с собой Кичва Музуру.

Взлетев, он сделал круг над озером и лишь затем взял курс на Найроби. Масаи помахали ему и разошлись в разные стороны: Лойкот поспешил к львам, Маниоро направился в деревню.

Больше всего Леон боялся, что не обнаружит на месте «Бабочку». Непредсказуемый граф вполне мог отправиться невесть куда, как поступал уже не раз, и пропасть на несколько дней, а Лойкот за это время упустить добычу.

— Слава Богу! — воскликнул он, заметив у ангара, в дальнем конце поля, раскрашенный в красно-черную клетку аэроплан.

Густав с механиками проверяли моторы. Автомобиля, однако, видно не было, поэтому садиться он не стал, а сделал круг над Тандала-Кэмп и обнаружил машину возле апартаментов фон Мирбаха. Леон заканчивал второй круг, когда Отто вышел из палатки, натягивая рубашку.

Ревность кольнула шилом. Ну конечно, у него же Ева. Ей ведь надо отрабатывать содержание. От этой мысли едва не стошнило. Граф небрежно помахал рукой и направился к машине. Леон развернул «Шмеля», готовясь заходить на посадку, но привкус горечи и злости остался.

«Соберись, Кортни! Возьми себя в руки. Ты знаешь, что Ева фон Вельберг совсем не девственница-весталка. Она каждую ночь проводит с ним под одной москитной сеткой». «Шмель» опускался на полосу, когда сердце подпрыгнуло и заколотилось — Ева сидела перед мольбертом, скрытая фюзеляжем «Бабочки». Смешно, но он испытал облегчение — значит, Отто был у себя один.

Увидев подкатившийся к ангару аэроплан, Ева вскочила и порывисто бросилась к нему. Счастливая, открытая улыбка озарила ее лицо, а в следующее мгновение она перехватила внимательный взгляд бдительного Густава и, опомнившись, умерила шаг. Скатившись по трапу, Леон искоса посмотрел на нее. Он уже привык к ее неизменной сдержанности и уравновешенности, а сейчас Ева выглядела взволнованной и встревоженной, как почуявшая леопарда газель. Ее волнение передалось и Леону, но он сумел совладать с эмоциями и ограничиться вежливым кивком:

— Добрый день, фрейлейн. — Леон повернулся к Густаву: — Надо проверить второй мотор правого борта — дымит.

— Сейчас посмотрю.

Густав подозвал механиков, и они занялись делом.

Леон отошел к Еве.

— С вами что-то случилось… что-то переменилось, — негромко сказал он. — Вы другая, Ева.

— А вы чуткий. Да, случилось. И… все переменилось.

— В чем дело? Какие-то проблемы с графом?

— Нет. Это касается нас. Меня и вас.

— Проблемы?

— Совсем наоборот. Я приняла некое решение, — чуть слышно, вполголоса сказала она и улыбнулась.