Ассорти(р)

Из всего имущества в комнате Влас 1 реально располагал у окна только огромным телевизором и саунд-буфером с расставленными по углам колонками, что он гордо называл «домашний кинотеатр», и почему-то наивно считал, что для соблазнения девушек в этой жизни в съемной квартире с мебелью больше ничего и не нужно. Кроме пары бутылок пива – в особо запущенных случаях.

Мало того, что он столь сильно заблуждался сам, даже не помышляя ни о цветах, ни об ухаживаниях, ни о прочих рекомендациях Дон-Жуана, о которых он даже не читал, но ещё и чуть ли не каждый вечер практиковал это своё заблуждение

– Просто, посмотреть кино. И ничего больше.

В том числе и – Машу, которую знал давно. Ещё до появления в его комнате телевизора*, о котором он с ней и мечтал, лёжа на кровати.

Язык у него был подвешен «будь здоров». Не в обычной жизни, нет, но только тогда, когда он в присутствии девушки «наступал на пробку» и внезапно для неё (да и для всех, если Влас куражился в компании) становился современной версией Златоуста. Благо, что он был симпатичным. И девицы, минут за двадцать развесив уши, охотно шли ему на уступки. Особенно – поздно вечером, так как Влас наотрез отказывался их провожать.

Девушки были для него не просто предметом соблазнения, это и так понятно, даже – им, но ещё и источником вдохновения. А так это был обычный себе парень лет двадцати пяти, небольшого роста, вертлявый и неугомонный, но не более того.

И только присутствие симпатичной девушки рядом вдохновляло его на «Жизненный порыв» – в её сторону. Раздевая её не только глазами и руками, как все, но и – словами:

– Какой у тебя под платьем шикарный лифчик! Особенно – то, что в лифчике. Где ты такой размер достала?

– Этот комплект мне мама с папой подарили, – улыбалась польщённая им девушка. Намекая на то, что и трусики у неё тоже кружевные.

– Наверное, долго для этого старались? – лукаво улыбался Влас.

– Да минут двадцать – точно! – усмехалась девушка, наконец-то поняв, о чём он говорит.

Что любая из них почему-то расценивала как дерзость и охотно шла на эксперимент, который она ставили у себя в уме, желая посмотреть на то, что из этого получится. Как будто были варианты.

Особенно, когда фильм подходил к концу, и та начинала откровенно зевать, подумывая уже над тем, чем сегодня ей, на ночь глядя (в окно), предстоит заняться? И – куда пойти?

Внезапно для неё выдвигая свою кандидатуру – с бутылкой пива* в руках. Мол, будешь? И начинал буквально ездить ей по ушам, вовлекая в своё безумное ралли. Где он давно уже был, оказывается, чемпионом мира «в весе пера» и прочих канцелярских принадлежностей. Которыми Влас никогда не пользовался, записывая свои ставшие уже давно крылатыми фразы прописными истинами прямо на подкорку девушек. И всё время использовал их… как шпаргалки, вспоминая то, насколько они были прекрасны! И как весело они смеялись над тем, что он им говорил. Вновь и вновь. В разговоре с другой девушкой.

Мозг Власа свежел от пива*, как ель на морозе, и мысли то и дело вспыхивали у него в голове, как новогодние гирлянды:

– Свобода и свинство это разные вещи, милая. И их опасно смешивать.

– Откуда ты это вычитал? – улыбалась та, навострив уши во тьму. Во тьму тьмущую уже давно прочитанного.

– Я художник, девочка. Я только рисую цветы на стене. А ты уже сама смотри, из какой почвы они могли вырасти!

– Хм… Неплохо вывернулся, – усмехалась девушка, взвесив на весах своих чашечкообразных ушей его мордастую метафору.

– Именно готовность отбросить всё и начать жизнь с чистого листа, заново и отличает свободного человека от раба, таскающего за собой цепи своих привычных реакций на тех или иных людей и события.

– Да хватит уже читать мне мораль! – возражала она. – Поимей совесть, или совесть поимеет тебя! Вместо меня. У тебя совершенно нет сердца!

– Что? – удивлялся Влас, заслышав, что «истина» уже где-то рядом. – Я никогда не читаю вслух чужих произведений! Тем более – из разряда народного творчества. Хотя, право, порой и хочется стать одним из героев сказок народов мира и премило щебетать о том, что правильно, а что – бесправие, поминутно выдвигая версии о том, откуда что пошло и куда, в конечном счёте, обещает нас привести, – улыбался Влас. – Ты ведешь себя как самонадеянный дикарь, переоценивающий свои силы, чтобы удобнее было внушать свое превосходство. Ты живешь в сказке, придуманной обществом для того, чтобы его граждане пытались быть её героями, черпая вдохновение в те мгновения, когда это у них хоть как-то получается. И таким спорным образом составляя себе сказочку о себе-хорошем, чтобы легче было обманывать себя и других.

– Но возможности человека бесконечны, – возражала она. – Он способен на все!

– И было бы самоограничением думать, что – только на хорошее, – усмехался Влас. – Но люди так ограниченны… И, вероятно, для того чтобы скрыть свою ограниченность, люди и придумали мораль, чтобы с видом добродушного дикаря после знатного ужина другим, мало отличающемся от него существом, благодушно рассуждать о том, куда, мол, кубарем катится этот мир. Апеллируя к подноготной мифов и легенд.

– Ты думаешь, я понимаю тебя? – терялась девушка под напором его красноречия. – Я, конечно, могу признать, что ты прав, но от этого я всё равно тебя не пойму.

– Конечно! – усмехался Влас, пронзённый в сердце шилом радости. – Ведь, часто, человеку легко принять разумные доводы, его обвиняющие, так как он наивно и себя считает «разумным животным». И непроизвольно начинает думать, что был неправ! Хотя сам факт предъявления ему данных доводов уже свидетельствует о его неразумности! – усмехался над ней Влас. – И, подчас, человек лишь вынужденно притворяется разумным, так как иначе ему пришлось бы признать, что он поступает глупо. А ведь его приучили думать, что это плохо!

Топоры его мыслей «в треск» разносили голову девушки, и она чувствовала, как её голова наполняется его идеями, толстеет, пухнет, её буквально разносит…

– Или ты опять не понимаешь, о чём я говорю?

– Если я тебя и не понимаю, то это ещё не значит, что теперь я с тобой соглашусь! – улыбалась девушка, изогнув свою фразу. – Ведь ученые говорят, что…

– Что ученые крайне болтливы! – усмехался Влас. – Они и открытия-то свои делают только для того, чтобы о них заговорили. То есть все ученые невероятные болтуны и пустословы, мнения которых совершенно ничего не значат! Так что если ты хочешь сказать что-то действительно ценное, делай вид, что ты говоришь это от себя. Все будут думать, что это ты тут у нас такая умная, и, возможно, начнут верить не только тебе, но и – в тебя. Ведь ты здесь пыжишься исключительно ради своего имиджа. И твоим имиджмейкером должен быть исключительно твой собственный разум, а не ум какого-то там безымянного ученого, на могилу имиджа которого ты пыталась притащить цветы, принадлежащие тебе по праву! Одним упоминанием авторитета превращая высказанную тобою мысль из лаврового венка – в погребальный…