Атаман царского Спецназа
Шрифт:
– Отчаливай! Хочешь, чтобы они приехали?
В свете факелов метла выглядела зловеще, а запах тухлятины от собачьей головы ощущался даже на судне. Дважды купцу объяснять не потребовалось, раздались команды, сбросили причальные концы, и на веслах судно отвалило от берега. Ко мне тут же подбежали мои женщины. Дарья мельком оглядела меня:
– Ты ранен?
– Задело немного.
Я оперся на плечо Дарьи, проковылял к шатру на носу судна, где разместились женщины, упал на коврик, предусмотрительно взятый Дарьей.
– Даша, дай поесть
– Сейчас, сейчас!
Женщины засуетились, доставая из узлов и корзинок взятые из дома припасы. Я жадно схватил пирог и, почти не прожевывая, глотал. Мне было стыдно, но голод я ощущал такой, что готов был забыть про приличия. Дарья внимательно вглядывалась в мое лицо, затем сказала:
– Такое чувство, что ты сильно похудел.
– Это правда.
Я сам чувствовал, что штаны на мне болтаются и в ремне пора делать лишнюю дырку. Уполовинил запас продуктов, выпил почти весь кувшин сыта и откинулся на коврик. Спать, теперь спать.
Проснулся я поздно, когда солнце стояло уже высоко. Мерно билась о борт судна вода, слегка покачивало. Если бы не саднящая боль в ноге, то я бы сказал, что в остальном я чувствовал себя хорошо.
Надо осмотреть рану. Я позвал Дарью, перерезал холстину, стянул штаны. Пропитавшаяся кровью штанина присохла к ране; матерясь сквозь стиснутые зубы, я резко дернул. Из-под сорванной корочки снова заструилась кровь. Рана небольшая – как раз по ширине лезвия секиры, но глубокая. Даша порылась в вещах, достала чистую тряпицу, разорвала, довольно умело сделала перевязку. В узлах были найдены чистые штаны, и я переоделся. Вылез из шатра, встал на ноги. Терпимо. Бегать какое-то время не смогу, но ходить можно.
Пошел к купцу, узнать – где мы находимся. Завидев меня, купчина раскинул руки, сам пошел навстречу и обнял.
– Хорошо, что живой, вчера я видал – нога замотана холстиной. Ранен?
– Да, в ногу.
Купец помялся:
– Так ты вчера опричников пощипал?
– Пришлось.
– Все же слуги государевы.
Чувствовалось в его словах некоторое осуждение.
– Когда с ними столкнешься, самому захочется саблю или кистень в руки взять.
Купец перекрестился:
– Упаси Господь! Сколько же их было?
– Не считал, думаю – десятка четыре.
– А как же ты ушел?
– Их побил, сел на лошадь – и на ушкуй.
– Что, всех до смерти? – У купца от удивления глаза на лоб полезли.
– Всех.
– Один супротив четырех десятков – и всех одолел?
– Выходит, что так.
– Кабы не знал о тебе – ни в жизнь бы не поверил.
Купец уважительно меня оглядел:
– И не богатырь вроде, а поди-ка – четыре десятка! Скажи кому – не поверит.
– Не говори никому, не надо. Скоро и до Нова города доберутся, еще кровавыми слезами все умоются.
Купец перекрестился:
– Не дай бог! Ладненько, иди, отдыхай, пока до города доберемся, глядишь – и рана заживет.
Плавание проходило спокойно, я старался не нагружать ногу, сидел, лежал, немного ходил. Рана постепенно
Через две недели пришли в Новгород, остановились на постоялом дворе. Авдей не подвел, сдержал слово – нашел хороший дом в два поверха с обширным двором. Начали обживаться. Дарье дом понравился: он был больше, крепче, и местоположение удачным – торг и церковь недалеко. Теперь надо было подумать и о деле.
Сколько денег ни имей, они обладают противным свойством – когда-нибудь кончаться. Можно продолжать уже знакомое ремесло – охрану судов или купеческих обозов, но всю жизнь везти не может. Когда-нибудь судьба отвернется, и Даша даже не узнает, где меня похоронят. Нет, надо подбирать дело поспокойней. Торговец из меня тоже никакой; в этом деле нюх иметь надо – что купить и где продать, по какой цене. Был бы банк – вложил деньги и жил на проценты. Для начала решил делать хлебное вино, говоря по-современному – водку. В Москве я же организовал дело, пусть и небольшое.
Во дворе – благо места было много – нанятые плотники поставили низкую избу, кузнецы по моему заказу сделали самогонные аппараты, у углежогов купил древесного угля для очистки, нанял рабочих, и дело пошло. На первых порах пришлось посуетиться – сбыт, доставка, неувязки при изготовлении, но постепенно все пошло как надо. По мере развития пошла и прибыль.
Оценив масштаб, Авдей в разговоре намекал, что не прочь войти в долю. Но у меня зрел другой план. Нельзя все яйца класть в одну корзину – я задумал создать несколько различных производств, не связанных между собой. Пусть каждое приносит небольшую прибыль, но в итоге, стекаясь в один общий кошелек, обеспечит нам безбедное существование.
Все обдумав, построил на участке небольшую кузню из камня, где нанятые рабочие лили в формы – оловянные, бронзовые, даже небольшие партии серебряных пуговиц. Вроде мелочь, но до сих пор пуговицы на одежде носили только богатые, все они были ручной работы и дороги. Люд средней руки имел вместо пуговиц деревянные круглые палочки, народ попроще – завязки. Модели я придумал сам, с разным рисунком и разной величины. Вначале товар не шел, и я думал, что просчитался, но спасли дело иноземцы. Увидев в лавке на торгу богатый выбор пуговиц, скупили почти весь товар и в следующий приезд уже щеголяли в одежде с новыми пуговицами. Глядя на них, потянулись покупать купцы и зажиточные люди, новгородские модницы. Постепенно дело наладилось, я даже несколько расширил литейку.
После бегства из Москвы прошло уже полгода, и те события стали забываться, как в городе заговорили, что приехал новый наместник от государя, а с ним – целый отряд опричников, распугивая богомольных старушек своим непотребным видом. Мне они пока не мешали, и я старался не обращать внимания на проезжающих мимо опричников. Правда, было, было желание выхватить саблю и унять гордыню слуг царевых, укоротив на голову тех, что красовались на конях. Но я следовал старой русской пословице: не буди лихо, пока оно тихо.