Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»
Шрифт:
– Что бояре, что царь – все они одним миром мазаны! – выкрикнул кто-то из есаулов. Алёна кинула взгляд на перебившего гладко льющуюся речь богообразного мужика и признала в нем Григория Ильина.
«Смел мужик на язык, – отметила про себя Алёна. – Поглядим, каков в деле будет».
– Так чего же ты хочешь? – спросила она белобородого мужика. Тот, приосанившись и оглядев затаивших дыхание, насторожившихся есаулов, медленно растягивая слова, произнес:
– Повинившись царю-батюшке, отписать ему обиды наши, правду о притеснениях, чинимых боярами да князьями, о слезах сиротских, о жизни нашей многотрудной. Просить его, отца родного, умолять о защите.
– Тогда уж и нашему, мужицкому царю отписать надобно – Степану Разину, – стал рядом с белобородым Федор Сидоров. – А там и поглядим, кто разумеет горе наше безутешное, долю нашу мужицкую.
Есаулы опять зашумели.
– Разговоров мы ноня наговорили много, а дело так и не решили, – подала голос Алёна. – Посему поутру созовем круг и решим, какой город воевать, кому письма писать.
Атаманы согласились с Алёниным предложением и нехотя начали расходиться.
– Федор, – позвала Алёна атамана Федора Сидорова. – Давно хочу тебя спросить, да все как-то недосуг, куда Иринка запропастилась, да и Матвея что-то в твоей ватаге не оказалось?
– Так ушел он из ватаги. Как Иринка понесла, так и ушли они. В Арзамасе теперь живут, у матери. Оженился Матвей, все честь по чести. Поди, уже и дите Бог дал.
– А поп, рыжий такой, толстый…
– Савва, что ли? Здесь он. В стане людно, оттого и не приметила его. Под Вадом-то не вся ватага была, потом подошли останние, а с ними и Савва, и Савелий, и Алешка, и еще, почитай, полсотни ватажников пришло.
– Да-а, хорошо бы повидаться с Иринкой, – Алёна, сожалея о невыполнимом, вздохнула, – посекретничать…
– Ужель в Арзамас собралась? – встревожился Федор. – Нельзя тебе.
– Знаю! Пока нельзя, а вот возьмем Арзамас, тогда…
– Неужто на Арзамас пойдем?
– А чего теперь робеть? – засмеялась Алёна.
Глава 7 Круг
1
Круг собрался быстро. С восходом солнца мужики начали стекаться на большую поляну, покато сходившую к сонно несущей свои воды Варкаве. Были они заспаны, нечесаны, сердиты. И хотя совет, проходивший ночью, был тайным, к утру уже все мужики знали о письмах к царю и Степану Разину, о предстоящем походе.
На середину поляны выкатили две телеги и поставили рядом, чтобы видно и слышно было всем. Кто-то приволок два чурбака – один побольше, другой поменьше – и поставил на телегу (для письма).
Когда солнце поднялось над лесом и народ от нетерпения загудел, Алёна и есаулы поднялись на телегу.
Алёна подняла руку, призывая ко вниманию.
– Братья! – крикнула она, и эхо ей ответило: «тья-тья-я». – По своей воле пришли вы к нам, по своей воле встали в ряды ватажников, восстали супротив бар. Многотруден путь наш, не все дойдут до конца его, вот и хочу я предупредить вас: кто чувствует, что сил для пути этого трудного у него недостанет, робость и слабость души, думы жалостливые о себе одолевают кого, уходите лучше из ватаги, не гневите Бога, ибо предать братьев своих можете вы. Ну, а если вы остаться решили, то любое приказание вашего есаула или десятника для каждого непреложным законом стать должно и исполняться немедля. Строго взыскивать с того будем, кто ослушается. Мы не шиши, не душегубы, животов нам не надо, не за этим поднялись мы, не за это мы головы свои сложим, коли воля на то Божья выйдет. За волю, за землю, за жизнь лучшую поднялись мы! – крикнула Алёна и задохнулась от нахлынувшего волнения.
– Веди! Порадеем! – слышались одобрительные выкрики из толпы. – За землю и головы свои сложим, веди!
Алёна перевела дух и продолжала:
– Кто сейчас уйдет из ватаги – не осудим, вольному – воля, ну, а ежели кто завтра подастся – поймаем и накажем примерно. Береженого и Бог бережет, вот мы и будем беречь друг друга.
Слова Алёны кое-кому пришлись не по душе. Стрелец, возвышающийся на голову над толпой мужиков, крикнул:
– А ты не пужай, мы и без того запуганные. Ты дело говори!
Его поддержали другие:
– Дело давай!
– Царю писать!
– Разину!
Игнат Рогов крикнул в толпу:
– Мужики! Кому ведомы государевы звания, чтобы обратиться к нему по чести? Чтобы не оскорбить слух государев словом худым.
К телегам протиснулся стрелецкий десятник кадомской сотни Кирилл Пухов. Сняв шапку, он обратился к Рогову:
– Мне ведомо, пиши! «Ко светлейшему, великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу – всея Великая и Малая, и Белыя Руси самодержцу. Бьют тебе челом холопы твои: и лучшие, и средние, и худшие люди Арзамасского, Кадомского и Темниковского уездов…» Откуда еще народец-то? – крикнул он, обращаясь к мужикам.
Ему ответили:
– Терюшевской волости.
– «… и Терюшевской волости люди. Смилуйся, и Богом, и всеми святыми молим о прощении дерзости нашей, что вопрошаем к тебе, ибо стонем от податей великих и от великих, непомерных правежей, чинимых боярами и князьями, воеводами и дьяками, и другими начальными людьми».
Стрелецкий десятник рукавом кафтана смахнул пот со лба и сказал Игнату Рогову:
– Ну, а дале – ты уж сам…
– Молодец! – похвалил стрельца Игнат. – И откель ты токмо такого набрался? Складно да ладно у тебя выходит…
– Писывал и сам, пока за провинность в стрельцы не определили, – засмеявшись, стрелец полез обратно в толпу.
Игнат Рогов молодцевато расправил усы, подтянул пояс и, натужившись, вымолвил:
– А еще, государь, голодно и земли мало.
– Не о том! – выкрикнули из толпы. – Ты о князьях отпиши!
Игнат Рогов поднял руку.
– Знаю, отпишем, как надо, – и, обращаясь к Даниле, приказал: – Пиши! «А князья, государь, и воеводы, и приказные всякие поборами одолели и посулов требуют, обирают до нитки да еще и насмехаются над бедностью нашей. Просим милости твоей, к стопам твоим, государь, припадаем: заслони, оборони нас от лихости бояр и князей».
– Так он и послушает нас! – выкрикнул кто-то из толпы мужиков, прерывая Игната Рогова. – Мы на него с дубьем, а он до нас с ласкою.
– Ты, черная рожа, тут тень на плетень не наводи, – стал рядом с Игнатом Федор, кузнец христорадиевский. – Мы государя нашего чтим и любим, не супротив него поднялись мы, а супротив бояр и князей да иного начального люду. Ты, Данило, так и отпиши, что, мол, мы тебе, государь, не враги, а токмо терпения нашего нет так жить дальше. Да еще отпиши, чтобы не гневался он на нас за поруху, за дела, содеянные нами, простил вины наши.