Athanasy: История болезни
Шрифт:
Его голос звучал спокойно и тихо. Но Полынь почему-то почувствовала, как напрягаются мышцы затылка, пуская волну дрожи вниз по позвоночнику.
– Я поняла, – смогла проговорить она. – Спасибо.
– Спаси-и-и… – рассеянно повторил эхом Лошадь; но так и не закончил сказанное.
Он отвернулся и заковылял в полумрак тоннеля, пока совсем не скрылся из виду. Только голос доносился глухим эхом:
– Спаси-и… Спаси…
Но вскоре затих и он.
Полынь осталась совсем одна.
Глава 19
Меня зовут Джосайя
Нет
Полынь растерянно прошлась туда и обратно по коридору, не в силах решить, в какую же сторону отправиться. После чего стукнула кулаком по голове, ругая себя за глупость.
Она пришла к своей цели – но как вернуться обратно? Как забрать Глупого?
Можно поискать ещё одного проводника. Но от одной только мысли об этом на ладонях выступал холодный пот. Теперь, после всего увиденного, стало совершенно ясно – с Лошадью ей сильно повезло. Больше такого везения не будет.
К тому же, как она объяснит, куда ей нужно идти? «Приведи меня к одной конкретной кучке шахтёров из тысячи?» Нет. Это не сработает.
Нет пути назад. Но без Глупого у неё нет смысла идти вперёд.
В груди, где-то под рёбрами, словно открылась жадная чёрная пасть, высасывающая из тела силы и тепло. Бесполезным мусором в памяти всплыло имя этой пасти – отчаяние.
Полынь уселась на пол и привалилась спиной к стене. Потом медленно, страшась собственной идеи, провела по стене рукой.
Один проводник всегда рядом. Всегда готов помочь. Но цена этой помощи каждый раз грозила стать слишком высокой. Разговаривая с Плёнкой, Полынь ощущала себя спичкой, просящей помощи у пожара.
– Просто голос… – прошептала она вслух, – просто очень громкий голос в голове…
Она закрыла глаза и осторожно откинула голову назад. Затылок прижался к трепещущей плоти, после чего погрузился в стену.
Выгнать собственные мысли из сознания нелегко. С каждым ударом сердца тело нагнетало в голову страх, вливало бурлящую кровь, от которой тяжелели виски, а на глазах выступали слёзы. Стоило только разогнать стайку слов, крутящихся в черепе, как на их месте начинало клубиться что-то тёмное и пугающее, не требующее формы для того, чтобы существовать.
Полынь нахмурилась и сосредоточилась на мысли о том, что нужно перестать мыслить; из-за этих усилий она не заметила, как в голове начал шептать чужой голос:
– Нет страха. Нет боли. Только то, чего ты захочешь. Мы существуем для тебя. Послушай наши песни.
Полынь судорожно схватилась за горло. Слова прозвучали не просто в голове – они донеслись из её рта.
Усилием воли она удержала голову на месте. Затылок нагрелся; граница между стеной и собственной кожей перестала ощущаться, и от этого становилось только страшней.
– Мне не нужны песни, – сказала Полынь, – мне нужна помощь.
– Мы знаем, – рассмеялась она в ответ на собственные слова. – И мы можем помочь.
– Приведи меня к моему дому, к моим рабочим. Приведи меня к Глупому.
– Зачем тебе идти к нему, если можно привести его к тебе?
– Нет! – Полынь взволнованно дёрнулась, но не осмелилась встать. – Ты можешь потушить его! У него в голове совсем ничего не осталось!
– Он сильнее, чем ты думаешь… Наше общение с ним длится дольше, чем с тобой.
– Но я оказалась в этом месте раньше! Что это значит? Отвечай!
Затылок мягко отпружинил от стены; Полынь по инерции дёрнулась вперёд и чуть не прикусила язык. Голова болталась на плечах, словно пустой и лёгкий шарик: выметены и выжжены свои мысли, ушли бесследно чужие.
Из горла вырвался стон, полный боли и страха; но она не двинулась с места. Дело сделано. Если Глупый и сможет прийти под руководством Плёнки, то придёт он именно сюда.
Значит, остаётся только ждать.
Иногда на поверхность стены или потолка медленно выныривали целые костяки: полуоформленные тела, слепые и немые. С мучительной неторопливостью они дрейфовали мимо; неоднородный поток извивался и закручивался, колыхая их, отчего казалось, что тела загребали руками и ногами, словно самые раздетые в мире пловцы.
Некоторое время Полынь развлекалась, пытаясь оторвать от стены одно из тел целиком, – но каждый раз оно распадалось прямо в руках, а его фрагменты бесследно рассеивались в плоти. Вскоре это безнадёжное дело ей надоело, и она принялась за своё любимое занятие: охоту за светящимися гнойничками.
Но даже это удовольствие быстро наскучило. Нервное ожидание мешало радоваться в полной мере; страх убивал любую попытку сосредоточиться на своём деле. Вскоре Полынь обнаружила себя неподвижно стоящей посреди тоннеля – словно столб из мяса и кости, подпирающий просевшее брюхо потолка.
Это её не удивило. Даже не напугало. Просто оставило равнодушной. Она поленилась даже лечь. Закончились стимулы, способные вызвать реакцию, и уставший разум остановился.
Пересохшие глаза вдруг моргнули – впервые за долгое время. Впереди, в просвете тоннеля, вдруг мелькнула тень. Она становилась всё больше и больше, обрастая формами и деталями. Дёрганая, пошатывающаяся, она приблизилась и превратилась в шахтёра.
Он судорожно держался за голову обеими руками, словно пытался проковырять киркой висок. Тощие ноги подкашивались, отчего он то и дело ударялся о стену или падал на колени – но раз за разом вставал и упорно шёл дальше.
Полынь с лёгким неудовольствием шевельнулась. Раскрытые глаза увидели что-то новое, и это пробудило непрошенный и нежеланный, но такой привычный стимул – любопытство.
Шахтёр доковылял до неё и упал на пол, наконец разжав сведённые пальцы. На его виске остались багровые отпечатки.
– Госпожа Полынь… – прошептал он. – Голос звал… Без остановки…
– Это я его попросила, – мстительно и злобно ответила она.
Но её душу почему-то наполнила радость.
Арка, сплетённая из белёсых нитей, оказалась на месте – островок стабильности в изменчивом окружении.