Athanasy: История болезни
Шрифт:
– А мы можем? – спросил Джоз; он спрятал кирку за спину, но его напряжённые мышцы выдавали волнение лучше любых слов и жестов.
– Нет. Конечно, нет. Ты что, ослеп? Посмотри на себя. Вы оба пережили трансформацию. Теперь вы – обслуживающий персонал. Инфраструктура. Вы – внутренности, кишки Города. Что происходит с живым существом, когда оно видит свои кишки?
– Ему в этот момент явно нехорошо, – со знанием дела ответила Полынь.
– Правильно. Мы стараемся, чтобы Городу было хорошо. Вопреки всему. Ради неизвестно чего. А теперь идите, работайте кишками.
Существо
– Нет, постой! – просительно воскликнул Джоз. – У нас столько вопросов, мы столько всего хотим узнать!
Незнакомец замер. После чего неожиданно рассмеялся.
– Какой забавный диссонанс. Я вижу перед собой жалкого сгорбленного уродца, пародию на функцию, оскорбление для совершенного тела! И в то же время ты говоришь, словно цельный, нетронутый разум. Откуда это пытливое любопытство?
Джоз осторожно сделал шаг вперёд:
– В Городе я был математиком.
– Вот как? Да, это подходит. Абстрактная дисциплина, оттачивающая интеллект, не требующая для себя практически ничего материального. Обладай ты идеальной памятью, ты мог бы заниматься своим делом прямо здесь! Разве это не удивительно?
Существо развернулось. Оно пристегнуло трубу к поясу и медленно стянуло с головы шлем.
Полынь с трепетом уставилась на открывшееся лицо. Длинные белые волосы, поджатые тонкие губы, прямой нос и серые глаза…
Женщина. Под шлемом скрывалась обычная женщина.
Единственной необычной чертой оказались наросты. Они росли прямо на теле, прорываясь сквозь костюм, – скопления длинных кривых ножек, раскрывающихся в тёмные зонтики. Края дыр в шлеме задели несколько зонтиков, и из них посыпалась лёгкая пыль, рассеивающая тьму коридора мягким голубым светом.
– А твоя подруга? – сказала она. – Какую специализацию муравейник Города навязал ей?
– Я… – Полынь нахмурилась, поспешно перебирая осколки памяти. – Видимо, я была искателем свободы.
– О-о-о. Философ, да? Да у нас тут настоящий симпозиум!
Женщина в костюме шагнула к Джозу и протянула руку в толстой перчатке:
– Доктор Сара Рейд. Ныне Старший Инженер. Брахман этого мира.
– Джосайя… А это Полынь.
Он осторожно коснулся предложенной руки.
– Знаете, что такое симпозиум? – спросила Сара и тут же ответила сама себе: – Это пиршество! Пойдёмте. Тут слишком тесно для беседы.
Она развернулась и приглашающе помахала перчаткой, после чего зашагала вглубь тёмного коридора. Светящийся порошок осыпался из её наростов и создавал путеводную дорожку, медленно оседающую на пол.
– Джосайя, Полынь… – проговорила она на ходу, – конечно, мы из разных страт. Вы были трутнями из Города. Теперь вы опустились до шудр, и социально, и физически. Я не должна с вами разговаривать. Но всё же нас объединяет вера.
– В… пф-ф, кого? – переведя дыхание, спросил Джоз; как обладатель самых коротких ног, он едва поспевал за спутницами, и поэтому иногда срывался на трусцу.
– В неостановимую силу совершенного разума, конечно же!
– Но Машины… –
– О-о-о, машинизм… – Сара погрузилась в задумчивость; после чего заговорила как будто сама с собой. – Очень физическая вера. В конце концов, это ведь сконструированная религия. В ней не остаётся места душе или духовности, как нет чётко обозначенного места для души в нашем плотском теле. Очень уж плотно оно набито… Содержимым. Но разум! Он свободен, словно математика. Свободен от материального. Совершенный разум создаст совершенное тело. Совершенное тело станет достойным вместилищем для бога. И тогда он вернётся в нас, чтобы уничтожить это проклятое место.
Разговор прервался. Полынь на ходу раздражённо постукивала костяшками пальцев по непривычно твёрдой стене, недовольная тем, что не понимала большей части из произнесённого.
«Кто-то должен заботиться о делах, которые происходят здесь и сейчас, а не беседовать о вере», – сердито подумала она, а вслух спросила:
– Доктор, почему ты разрешила нам идти за тобой? Ты же сама нас остановила и назвала заражением.
– Заражение – это не то, что внутри вас. Слишком поздно бороться огнём с заразой бессмертия. Теперь не поможет даже пламя термоядерной реакции, слишком глубоко закопался конгломерат в гранитный слой земной коры. Здесь заражено всё – я, вы, эти стены, трутни наверху.
– Тогда зачем нас сжигать?! – возмущённо спросила Полынь.
– А я вас и не сожгла, – Сара издала сухой и надтреснутый смешок. – Подобные вам грязные шудры являются социальной заразой. Вы – вестники конгломерата, которого вы называете Плёнкой. Вы – ищущий усик слизневого гриба, разведчики колонии тараканов. Стоит только вам закрепиться, и Плёнка придёт вслед за вами.
– То есть, мы нужны Плёнке? – подал голос Джоз.
– Да. Она не распространяется вслепую, иначе давно бы уже протекла с грунтовыми водами за пределы комплекса, взломала бы внешний периметр, проросла гигантским деревом сквозь купол и разлетелась спорами в атмосфере. Человечеству очень повезло столкнуться с вежливым апокалипсисом. Весь Город – это огромный огненный шар ядерного взрыва, замерший, застывший посреди цепной реакции в ожидании… Разрешения? Приглашения? Вы же вестники, скажите мне, просветите меня. О чём думает Плёнка? Почему она сдерживается?
Повисла беспомощная тишина. Полынь оглянулась на Джоза – тот только пожал плечами и помотал головой.
Внезапно ей на ум пришли слова, сказанные кем-то другим.
– Мы не знаем и не способны узнать, – начала она. – Мы просто волоски, которые пытаются поднять ветер, чтобы склонить другие волоски в том направлении, в котором хотим упасть сами.
– Ха-ха. Может быть, травинки? Не волоски, а травинки?
– Я не знаю, что такое…
– Конечно, ты не знаешь, ты никогда не видела траву, – Сара ненадолго замолчала; после чего добавила: – Первый раз слышу подобные слова. Откуда они взялись в твоей голове?