Атлантида

Воронин Дмитрий

— Не совсем, — улыбнулся Шекких.

— Почему? — высокомерно звякнул Айхнел.

— Потому что на самом деле я все-таки шел домой, — ответил Шекких. — Только не понимал этого. Я шел не туда, где раньше был мой дом, а туда, где он будет.

— Вот оно как… — ненадолго смутился Айхнел. — Тогда ладно. Орудуй.

— Будто я у тебя дозволения спрашивал, — ухмыльнулся Шекких и снова взялся за топор.

С войны невозможно вернуться назад. Но можно прийти куда-нибудь еще.

Больше Айхнел не вмешивался. Один только раз он не удержался от язвительного замечания —

это когда Шекких уволок и с какой-то злой радостью выстирал в ручье свою совсем еще чистую рубаху… ну, да такое кого хочешь проймет! А больше Айхнел ничего и не сказал, только взирал молча, как Шекких орудует топором, отсекая с бревен остатки сучьев, как окапывает новые столбики — нет, не столбики, столбищи! — как наводит сидения… Не быстрое дело с отвычки одним топором управляться — Айхнел попервоначалу глазел не отрываясь, а потом заскучал. Только и перемолвиться словом-другим, покуда Шекких отдыхает. Пока работу закончит да пока по новой костерок разведет и весь мусор спалит, и не подступись к нему.

— Вот теперь и впрямь можно дальше идти, — изрек наконец Шекких долгожданные слова, облачаясь в совершенно сухую рубаху. — Что скажешь?

— Веково сделано, — признал Айхнел. — На таких скамьях медведям пировать впору.

— Спасибо на добром слове, — улыбнулся Шекких. — Пойдем?

— На ночь глядя? — возмутился Айхнел. — Чтобы к нам по дороге какие-нибудь разбойники привязались? Ну уж нет! Я так устал, на тебя глядючи, что нипочем ни от кого не отобьюсь. Да и ворота городские наверняка уже закрыты. Нет, заночуем здесь, а утром пойдем дальше, как все нормальные люди.

— Устал, говоришь? — ехидно сощурился Шекких. — Ладно, будь по-твоему. Заночуем, отчего не заночевать.

Он набросал лапника на широкую, как лошадиный круп, скамейку, расстелил поверху свой плащ и блаженно растянулся на пахнущем смолой и травой ложе.

— Только не взыщи, — зевнул Шекких, — колыбельных песен я тебе на ночь петь не стану. Даже и не надейся.

— Какие еще колыбельные?! — возмутился Айхнел. — Кому они нужны? Да я и сам могу, если хочешь знать…

Но Шекких его уже не слышал. Он спал.

Евгений Малинин

ИЗВЕРЖОНОК

(Отрывок из романа «Волчья Звезда»)

Князь Всеслав… рыщет волком в ночи…

Слово о полку Игореве

Лето было в зените. Солнце, похожее на стершуюся золотую монетку, висело в бледно-голубом, выцветшем небе и нещадно жгло замерший в полудреме княжий город Край. Жаркая тишина висела над соломенными крышами окраинных слобод, над немощеными улицами, над свинцовыми кровлями княжеского замка. Полдень — не время для работы.

В слободе горшечников, под плетнем, отгородившим небольшую хатку с единственным крошечным окошком, выходящим на улицу, от пыльной дороги, в чахлой, измученной зноем травке копошился небольшой, лет восьми, мальчуган. Одет он был только в коротенькие порточки, голое худенькое тельце загорело до черноты, и этот загар еще больше подчеркивался белыми, выгоревшими волосами,

подстриженными «под горшок». Огромные голубые глаза смотрели на мир со жгучим интересом детства и в то же время выдавали некий горький опыт. Мальчишка поймал жука и внимательно его рассматривал, зажав в крошечной ладошке.

Когда он, оторвавшись наконец от жука, поднял голову, его взгляд уперся в горящие зеленым светом волчьи глаза. Здоровенный матерый зверь с широкой белой полосой на шее, широко расставив лапы, стоял в двух шагах от ребенка и внимательно разглядывал его лицо. Мальчик не испугался, а словно бы оцепенел. Несколько секунд маленький ребенок и огромный зверь не мигая рассматривали друг друга, а затем волк чуть приспустил нижнюю губу, показав острый желтоватый клык, и хрипло, нечленораздельно произнес:

— Где твоя мать, маленький изверг?

Мальчик, не отрывая взгляда от зеленых волчьих глаз, медленно поднялся на ноги, изобразил неуклюжий поклон и ответил:

— Я — сирота, господин…

Волк склонил серую от пыли голову набок и еще более невнятно пробормотал:

— Жаль… У твоей матери красивые дети…

После этих слов матерый зверь повернулся, словно потеряв всякий интерес к ребенку, и неторопливой рысью направился к центру городка.

Мальчик проводил волка взглядом, а затем начал медленно отступать к калитке. Добравшись до входа во двор, он быстро юркнул за плетень, стрелой промчался к крылечку хаты и исчез за визгливо скрипнувшей дверью.

Единственная полутемная комнатка хатки казалась очень большой, но это было скорее следствием почти полного отсутствия мебели. Только большой очаг, расположившийся посреди помещения, создавал хоть какое-то ощущение обжитости. Земляной пол приятно холодил ноги, но мальчишка даже не заметил этого. Быстро пробежав к дальней стене комнаты, он присел на корточки перед кучей тряпья, наклонился и, чуть всхлипывая от возбуждения, зашептал:

— Дедушка… дедушка… проснись скорее! Что сейчас было! Со мной многоликий говорил!

Куча тряпок зашевелилась и… успокоилась.

— Дедушка, ну, дедушка же! — снова зашептал мальчишка, запустив ручонки под тряпки и толкая всю кучу. — Ну, проснись! Я тебе сейчас все расскажу.

Куча снова зашевелилась, из-под тряпок показалась огромная грубая рука, которая, пошарив по поверхности кучи, отбросила вдруг большой, толстый лоскут. Из-под него появилось широкое заспанное лицо старика. Большие, водянисто-голубые глаза бессмысленно поморгали, потом в них появилось сознание и старик резко сел, разворошив всю кучу.

— Что случилось? — спросил он гулким, чуть охрипшим от сна голосом и протянул свою огромную ладонь к белой голове внука, словно желая убедиться, что с мальчиком все в порядке.

— Я же тебе говорю, дед, со мной только что говорил многоликий!

Дед моргнул, не глядя, протянул руку в сторону и ухватил за горлышко стоявший рядом глиняный кувшин. Напившись квасу, дед поставил кувшин на место, посмотрел на внука и совсем уже проснувшимся голосом поинтересовался:

— Ты, значит, снова играл за плетнем?!