Атолл
Шрифт:
– Так точно, сэр, - почему-то по-военному ответил американский писатель, стесняясь своего американского выговора.
– Куда следуете с таким рассеянным видом?
– В американское консульство. В теннис, знаете ли, договорились с доктором сыграть...
– Это с каким же доктором?
– Его зовут Генри Уилсон, он из Великобритании.
– Хорошая страна. Я там учился.
Темная физиономия президента приобрела на миг вид,
какой бывает у человека, вспомнившего приятные моменты прошлого.
– Прошу вас, садитесь в машину. Я вас подвезу.
– Стоит ли беспокоиться?.. то есть... простите... Ну, хорошо.
– Вот и славно, - сверкнул бриллиантами Куллал Манолу.
Пока Кейн лихорадочно соображал, в какую из шести дверей ему залезть, из машины выскочил быстрый черный человек. И вот перед Джоном открыли вход. Ливрейный лакей придержал дверцу. Да, это был лакей и именно ливрейный. Президент все-таки сидел в машине. Ему положено по статусу.
Куллал Манолу нажал кнопку на дверце, и стекло медленно поехало вверх. Огромная машина тронулась с плавностью отходящего поезда. Джона устроили напротив президента. Сидения оказались столь мягкими, что можно было в них утонуть. Джон проследил, чтобы мальчик не залазил с ногами и не испачкал дорогую кожу. Оайе, однако, вел себя прилично. Сидел прямо и во все глаза смотрел на своего президента.
В салоне сладко пахло цветами и не удивительно, их здесь везде было столько, что Джон невольно повел глазами, ища гроб. Гроба не было, зато далеко впереди, спиной к движению, сидели два черных человека с каменными лицами. На глазах у них были совершенно непроницаемые зеркальные очки. Тонтон-макуты , назвал их про себя Джон. В шутку, конечно, потому что Куллал Манолу в зверствах замечен не был. Все-таки он либерал. Даже по западным меркам.
Отдышавшись, Джон почувствовал, что в машине довольно холодно. Тихо шипел эр кондишн. Джон зябко повел плечами в рубашке с короткими рукавами. Президент же был одет подобающе: в светло-зеленую сорочку в мелкую полосочку, черный европейский костюм. На нем была даже ярко-малиновая жилетка и лимонного цвета галстук. В Нью-Йорке в таком наряде выступают комики в ресторанах. Но здесь было все как-то уместно, просто люди жарких стран любят яркие цвета.
– Как тебя зовут?
– спросил президент своего несовершеннолетнего гражданина.
– Оайе, сэр!
– Это ваш мальчик?
– президент, блеснув белками, перевел агатовый взгляд на американца.
– Нет. То есть да, то есть... видите ли, у меня с его сестрой некоторые отношения, то есть ничего предосудительного... Мы даже хотим пожениться... А мальчик - сын Луллабая Эссмоя, вождя атолла Кок.
– Ах, Луллабая!..
– обрадовался Куллал Манолу.
– Хороший мальчик.
Президент неожиданно подался вперед и длинными пальцами пианиста потрепал Оайе по щеке. Джон подумал, что этот характерный жест - некий шаблон для всех Отцов наций (сразу вспомнились кадры старой трофейной кинохроники, где Гитлер обходит выстроившихся мальчиков из гитлерюгенда. Смотрит своими крысиными глазками из-под блестящего козырька фуражки, держа руки возле мошонки. Усы топорщатся. И вот он треплет за щеку обалделого от счастья ребенка. Идет дальше, опять треплет...).
– Что пишете новенького?
– вопрос адресовался, разумеется, писателю.
– Как вам сказать?..
– Джон зябко стал растирать, выступившую на руках "гусиную кожу".
– Из сюжетной прозы - практически ничего. Материал еще не накопился. А для себя... Так... в некотором роде мемуары...
– Хо! А не рановато ли приступать к Curriculum vitae?* [*жизнеописание (лат.)]
– Все под Богом ходим... И потом, это не спрашивает. Само как-то выходит. (Боже! До чего же я косноязычно говорю!
– обругал себя Джон.
– Что такое "это"? фразу не можешь составить, как следует. Где ум? Где талант? Вот так всегда, когда хочешь произвести впечатление, тебя охватывает умственная импотенция. К тому же, этот жуткий холод действует на нервы).
Джон заметил, что его трясет как в лихорадке. Он дрожит той жалкой мелкой дрожью крошечного той-терьера, которых носят на руках чувствительные дамочки.
– Да, это вы верно подметили, - отозвался президент.
– Все само собой всегда выходит. Иногда планируешь, планируешь, а оно все прахом идет. А бывает и наоборот: ничего не планируешь - и раз! Такая удача. Разве мог я подумать еще пару минут назад, что буду беседовать тет-а-тет с самим Джоном Кейном, писателем с мировым именем?!
– Так уж и с мировым... Вы преувеличиваете, монсеньор.
– Давайте без чинов. Зовите меня просто Куллал... или, еще лучше, Кулла.
– Ну, это, знаете ли, слишком фамильярно будет.
Это будет по-американски, ведь вы так привыкли. Своего президента называете по имени.
– Ну, не всем это позволено... А вы, что, любите американцев?
– Терпеть их не могу... Ох, пардон, за некоторым исключением. Вы - такое приятное исключение.
– Спасибо... Кулла.
– Молодец! Давай за это выпьем. Ты, я вижу, совсем замерз - зубами дробь выбиваешь. Вы, белые, такие изнеженные...
Президент нажал другую кнопку. Открылся зеркальный бар. Из множества разнокалиберных бутылок Куллал выбрал квадратную в сечении, цвета крепкого чая.