Атомная бомба Анатолия Яцкова
Шрифт:
В своих воспоминаниях Александр Феклисов, десятилетие работавший с Клаусом Фуксом по обе стороны Атлантики, рассказывает, как лишь однажды ему удалось навязать этому помощнику-другу причитающееся вознаграждение:
«Я по-дружески попросил Клауса принять конверт. Принять не как ценность, а как символ благодарности и уважения к нему советских людей… Фукс взял предложенный пакет, заметив, что принимает его именно в таком качестве. Часть суммы он, по его словам, намеревался переслать больному брату, который во время войны сидел в нацистском концлагере».
Так
«Материал представляет большой интерес: в нем, наряду с разрабатываемыми нами методами и схемами, указаны возможности, которые до сих пор у нас не рассматривались».
Даже ближайших сотрудников не решался глава отечественного атомного проекта знакомить со всем объемом развединформации. Не решался и не имел права! И все время «круг допущенных» был крайне ограничен.
Трижды Герой Социалистического Труда Юлий Борисович Харитон удивился, когда увидел курчатовский автограф с просьбой допустить к ознакомлению с документацией «проф. Харитона», кроме… определенных страниц: «Я-то считал, что знаком с информацией в полном объеме. Материалы разведки я читал в Совете Министров, в его Первом Главном управлении, ставшем впоследствии Минсредмашем… Иногда они поступали на объект».
И только через пятьдесят лет разведчики-атомщики пригласили академика Харитона в Службу внешней разведки в Ясенево, и здесь, в Кабинете истории разведки, он встретился с Анатолием Яцковым и Владимиром Барковским. Встретился, несомненно, с историческими личностями, снабжавшими создателей советского атомного и термоядерного оружия ценной информацией из-за рубежа.
Тогда и потом академик говорил: «Работа была выполнена огромная и очень полезная. Без преувеличения героическая работа. Я отдаю должное смелости этих людей. Особенно высокой оценки заслуживает информация Клауса Фукса по атомной бомбе».
А на вопрос: задумывался ли академик над последствиями начатых им работ по атомному оружию, ответил предельно ясно: «Нам было не до этого. За страну было страшно. Ясно, что “там” уже работают над бомбой».
Ссылаясь на воспоминания академика Дмитрия Сахарова, Харитон согласился с ним в том, что «в разведке источники информации, наверное, не ограничивались одним Фуксом. Секретность скрыла правду об очень многих людях, искренне веривших нашей стране и по-крупному помогавших ей не за страх, а за совесть».
И Юлий Борисович пояснил, что один из таких ученых «с левыми взглядами» бывал еще в 37-м году в Ленинграде, вернулся в Англию и оказался в атомном центре Лос-Аламос. Здесь он уговаривал главу американского атомного проекта Оппенгеймера передать информацию о бомбе советской стороне. Но все ограничилось только уговорами. А Фукс, говорил академик, пошел дальше, передавая материалы в Москву, причем подошел к этому вопросу с разумной и практической стороны.
Свое отношение к Клаусу Фуксу Харитон однажды выразил следующим образом: «Я в свое время предлагал Устинову (он был секретарем ЦК и курировал наши вопросы) наградить Фукса. И он был согласен, вроде бы даже пытался. Но ничего не удалось…»
…И вот
Эпиграфом к подвигу всех тех, кто воссоздал к жизни атомную отрасль промышленности нашего Отечества: ученых, специалистов, рабочих и разведчиков, – может быть безоговорочно признано вещее высказывание в Кремле в 1949 году главы страны Иосифа Сталина:
«Если бы мы опоздали на один-полтора года, то, наверное, испытали бы этот заряд на себе…»
Глава 2. Вокруг атомной бомбы
1 мая 1945 года, когда до капитуляции оставались считаные дни, новый американский президент (Рузвельт умер 15 апреля) собрал секретное совещание. Атомная бомба была уже готова. Рассматривались возможные варианты ее использования против Японии. Правда, ученые предлагали взорвать ее на безлюдном острове в океане. Решительно настроенные генералы советовали не церемониться, а просто выбрать город-мишень.
Через несколько дней закончилась мировая война в Европе. Советский Союз, добившись безоговорочной капитуляции Германии, на правах победителя взял трехмесячную передышку для наступления на Японию. Но надо было определиться в отношениях с союзниками, а военные действия против японцев могли подождать…
16 июля США провели испытание бомбы. Гигантский огненный шар над пустыней Невада в Нью-Мехико и то облако ушедшего вверх всего окружающего позднее назвали атомным грибом. Событие поразило всех присутствующих. Так было возвещено о начале новой эры в военном строительстве и международной политике.
Политика и бомба
Потсдамская конференция, казалось бы, – это «Большая тройка»… Правда, вместо Рузвельта – Трумэн, занявший пост президента США после неожиданной смерти трижды избранного народом и весьма популярного в стране Франклина Рузвельта.
Так почему – в кавычках? К этому победному году во всем мире понятие «Большая тройка» навечно закрепилось за главным победителем фашизма Иосифом Сталиным, активно поддерживающим его Франклином Рузвельтом и «Хитрым лисом» Уинстоном Черчиллем.
Так было на Тегеранской и Ялтинской конференциях, где решались судьбоносные для планеты Земля вопросы: борьба и разгром фашистской Германии, ленд-лиз американских поставок в Европу и Советскую Россию вооружения, наконец-то открывшийся в сорок четвертом году второй фронт, послевоенное устройство мира…
Потсдамская конференция – это своеобразный Рубикон с… атомным привкусом. Еще при первой встрече со Сталиным празднично настроенный американский президент пожимал ему руку. А спустя два дня он станет вдруг раздражительным и, по словам Черчилля, начнет указывать русским, что и как им делать. Так в нем прорвалось нервное напряжение, которое он еще с первых шагов в роли президента выразил в коротком замечании: «Если бомба взорвется, а это так и будет, то у меня появится хорошая дубинка для этих русских».