Атомные в ремонте
Шрифт:
Приспособление для отрезки к этому времени было уже готово. Резать мы побаивались, так как опилки могли посыпаться в реактор. Особенно неприятным было бы раскалывание осуществляющего резку камня, а это явление нередкое. Но другого выхода не было. Звоню в бюро-проектант реактора, прошу разрешение на отрезку «А вы сможете?» – «Сможем». – «Тогда режьте, а мы телеграфируем, какую запись нужно сделать в формуляре реактора».
Завод выделил нам двух мастеров, умельцев на все руки. Пошел с ними знакомиться. Они говорят: «Не волнуйтесь, все сделаем аккуратно». Взяли они наше приспособление, тут же его забраковали из-за высокой вибрации и изготовили свое. Вместо камня для резки прута они применили какую-то невиданную резину. В четыре ячейки промежуточной плиты поблизости от места резки вставили
Просматривая журнал перезарядки, я обнаружил, что из этой ячейки канал извлекался не четыре-пять минут, как обычно, а шесть часов. Все время соскакивал или рвался тросик на перегрузочном контейнере. Перезарядчики пеняли на плохое качество тросиков, а дело-то было в изогнутом пруте.
Из этого случая можно было сделать далеко идущие выводы. Я уже рассказывал, что все перезарядки мы делали не из-за выгорания ядерного горючего, а из-за разгерметизации оболочек тепловыделяющих сборок (ТВС). ВМФ был крайне недоволен качеством активных зон, и это стало предметом разбирательств на высоком уровне. Минсредмаш признал тогда свою вину и принял меры к исключению промахов в будущем. Теперь у меня возникла мысль: а что, если в реакторе из сотен титановых прутьев попадется хотя бы один выпрямленный перед приваркой к компенсирующей решетке? Тогда он выгнется в реакторе и будет причиной разгерметизации ТВС. Но виноватым в аварийном состоянии активной зоны будет уже совсем другое министерство, а именно: Миноборонпром, которому подчиняется реакторостроительный завод.
Вот почему я должен был сам осмотреть прут, и осмотр подтвердил мои соображения. Более того, через пару месяцев уже на другой лодке были обнаружены и отрезаны два титановых прута с прогибами.
После осмотра проклятого прута я опять долго не мог встать со стула, мучился всю ночь в гостинице какой-то смесью гипертонии с желудочным расстройством. На следующий день я улетал домой. По дороге в аэропорт несколько раз останавливал машину и уходил в тундру – было дурно. Вылет самолета задерживался на шесть часов. Мне в аэропорту было так худо, что хоть ложись на пол, но, в конце концов, полегчало, и домой я приехал просто усталый.
Перед отъездом поговорили с Рогачевым. Я передал ему доверительно свою рукопись, в которой изложил недостатки, имеющиеся на Северном флоте при организации перезарядок, а также предложения по их устранению. Евгений Константинович обещал засекретить мои листки, отпечатать и проработать с офицерским составом.
О Тертычном он сказал, что за волынку осенью его следовало бы наказать, а за работу зимой наградить орденом. Плюс и минус взаимно уничтожаются. Вот так-то: ордена давали и за хороший урожай картошки, а тут и энтузиазм, и мастерство, и самопожертвование… О Кашине отозвался так: «Отличный инженер. Я бы с удовольствием взял его вольнонаемным сотрудником и выхлопотал бы ему персональный оклад. А ремонтным отделом он руководить не может». Спросил меня, кого бы я предложил на место Кашина. Я сказал, что можно посмотреть кандидатуру Защеринского – подводные лодки знает, заводы изучил, честолюбив, хоть отбавляй, будет стараться. Впоследствии его и назначили начальником ремонтного отдела.
Ни в техническом управлении, ни в штабе флота за эту командировку я так и не побывал. Начальник технического управления звонил мне в Москву и благодарил за помощь, признав, что своим составом они бы не сумели организовать работу. Сказал также, что мои заметки проработаны на совещании перезарядчиков и приняты к руководству.
Вышел я на работу в понедельник и доложил заместителю Главкома адмиралу-инженеру В.Г.Новикову о том, что задание по вводу встрой двух стратегических атомных ракетоносцев выполнено.
– Спасибо.
– Служу Советскому Союзу!
– Готовьтесь завтра лететь во Владивосток приводить Тихоокеанский флот в полную боевую готовность в связи с нападением китайцев на Вьетнам.
Так закончился один из эпизодов моей службы. Рассказать о нем подробно я смог только сейчас.
МОДЕРНИЗАЦИЯ
Прежде чем перейти к описанию третьей составляющей моей деятельности – модернизации лодок, расскажу вкратце об изменениях, происшедших в нашем управлении.
В начале 1967 года умер начальник нашего управления Василий Петрович Разумов. Новым начальником был назначен Василий Григорьевич Новиков. Вскоре после его прихода наше управление было преобразовано в Главное, а Новиков, оставаясь его начальником, стал заместителем Главкома по эксплуатации, членом Военного Совета ВМФ.
Преобразование управления произошло в основном за счет изменения его внутренней структуры. Все ремонтные и эксплуатационные отделы были сведены в первое управление, начальником которого стал Борис Петрович Акулов, а снабженческие – во второе, во главе которого стоял контр-адмирал Клавдий Павлович Сукачев. Добавлен был только один новый отдел – отдел ремонта атомных подводных лодок и перезарядок их реакторов. Его начальником назначили меня.
С образованием нашего отдела в него пришли новые люди.
Своим заместителем я хотел бы иметь Е.П.Балабанова, но назначен был Николай Захарович Бисовка. Он пришел к нам с должности заместителя командира дивизии атомных ракетных подводных лодок с Камчатки. Николай Захарович был известен на флотах как передовой офицер. Он плавал на дизельных лодках, после академии был назначен командиром БЧ-5 на один их первых ракетных атомоходов. На этой лодке он совершил подледный поход с Севера на Камчатку, за что был награжден орденом Ленина. Когда были введены звания мастеров военного дела, он первым в ВМФ сдал экзамены и получил знак мастера №1. Николай Захарович был моложе меня на три года, имел маленький рост и большую лысину. По национальности он был белорусом, как-то распознавал среди людей, которых мы всегда считали русскими, своих земляков и устанавливал с этими «братками» деловое взаимодействие.
Николая Захаровича отличало большое трудолюбие и чрезвычайное служебное рвение. Он готов был все вечера напролет изучать устройство корабля, инструкции, уставы, многое умел делать своими руками. телевизор дома чинил сам, квартиру ремонтировал сам. Он казался добродушным, любил посмеяться, пока дело не касалось его карьеры. В этом же случае он мог съесть с потрохами кого угодно.
Бисовка прослужил у меня в отделе чуть больше двух лет и ушел на повышение, начальником отдела эксплуатации атомных подводных лодок в нашем же управлении. Заметного следа в жизни отдела Николай Захарович не оставил. Он старался вникнуть в то, чем мы жили уже несколько лет, и удивлялся, как это он, опытный инженер-механик, ничего в области ремонта и перезарядки не знал и даже не подозревал о сложности этого дела. Недостаток знаний он компенсировал усидчивостью и внимательным отношением к работникам отдела. По отношению ко мне его усердие просто бросалось в глаза, но и с офицерами отдела он был обходителен, поскольку их компетенция была выше.
По сути дела, служба в нашем отделе была для Бисовки трамплином. За два года он «подтянул тылы»: получил квартиру, купил машину, вступил в садовый и гаражный кооперативы. Съездив на похороны отца, он участвовал в дележе имущества. Дети решили продать отчий дом, а деньги поделить. Николай Захарович, у которого были привезены с Камчатки изрядные капиталы, не побрезговал и наследством.
В отделе эксплуатации стали постепенно меняться традиции, заложенные Акуловым и Рудаковым. Отличные одаренные офицеры, такие как Шурыгин и Одиноков, ушли в другие управления. На их место Бисовка подбирал офицеров себе под стать и сформировал когорту, которую на флотах прозвали «опричниками Новикова». Выезжая на флот, Новиков по каким-то конъюнктурным соображениям намечал соединения кораблей, подлежащих разгрому, и спускал с поводка своих борзых. Промчавшись по кораблям с молниеносной быстротой, «опричники» добывали компромат, от которого соединениям невозможно было отмыться. При этом Бисовка щадил электромеханическую боевую часть, а обрушивался на штурманов, минеров, связистов, которые всегда в силу специфики своей службы, похуже знали устройство корабля и приемы борьбы за живучесть.