Атомный век
Шрифт:
Архипов отпустил, и крик тут же прекратился. Правда, мальчишка сразу же, не успев коснуться пола, ловко сунулся вправо, влево. Берзалов, даже не сразу понял, что это обманные манёвры, и потом, когда запутался окончательно с этим сорванцом, обнаружил в руках всего лишь куртку, потому что малец ловко нырнул у него между ног и был таков. Вот когда пригодился Ефрем Бур, стоящий в дверях. Оказывается, он обладал изрядной долей ловкости, потому что умудрился при всей своей толщине ухватить пострела и плотно взять его в клещи. Лицо у Бура при этом засияло от счастья. «Вот видите, я же вам говорил, что пригожусь!»
– Молодец, боец! – похвалил его Берзалов и хмыкнул. – Ловко он меня обвёл вокруг пальца!
Пожалуй, впервые за сутки Берзалов улыбнулся. Ему даже стало весело, и на какое-то мгновение он забыл о странной тени в странном коридоре. Ещё бы: это было похоже на незнакомый приём в боксе. Если ты его не знаешь, это не значит, что он не существует, А вот уже во второй и в третий раз будешь во всеоружии. Однажды в бою за чемпионский пояс WBA с Джинни Монгсом Берзалов получил такой комбинированный удар через руку правой и левой по печени. Фокус заключался в том, что он попал в определённое положение на средней дистанции, когда нужно было сделать шаг назад, но ты не успел сделать его. Противник этого ждал, и у него была заготовлена комбинация, как ключик к замку. Берзалов едва достоял до конца пятого раунда, потому что удар в печень очень болезненный и лишает сил. Хочется упасть, отползти в угол и там забыться. В перерыве тренер, хотя и орал на него, но смотрел, как на покойника: с отбитой печенью никто не воюет, а удар левой у Монгса был дай бог каждому. И всё же в девятом Берзалов его поймал из всё того же положения, только с опережением и не с шагом назад, а с коротким нырком под руку, когда оказываешься словно в мертвой зоне, ну, и, разумеется, с тычком в висок. От этого удара Монгс улетел в синий угол и подняться уже не мог. Хорошее было время, подумал Берзалов, весёлое и беззаботное, а я ещё и кочевряжился, не нравилось оно мне, дураку.
– Что же ты убегаешь? – вполне миролюбиво спросил он, присаживаясь на корточки перед беглецом, чтобы не пугать его и быть на короткой ноге. – Мы тебе ничего плохого не сделаем. Куртку свою потерял…
Малец извивался в медвежьих объятиях Бура с таким неистовством, что Берзалову на мгновение стало страшно за его кости.
– Мы свои, военные, никто ничего тебе плохого не сделает! Слышишь?!
Мальчишка замер, вперившись в него яростным взглядом:
– А не врёшь?!
Был он маленький, тертый, с длинными белыми локонами, торчащими из-под синей вязанной шапки, конечно, чумазый, дальше некуда. Даже черты лица было трудно разглядеть.
– Честное военное, – с усмешкой ответил Берзалов. – Чтоб я сдох!
– Пусть он меня отпустит! – задрал малец глаза на Бура.
– А убегать не будешь?
– Не буду, – пообещал он с таким видом, что верить ему почему-то не хотелось.
– Отпусти его, Бур.
– Правда, военные? – спросил мальчишка, поправляя на себе одежду, как очень и очень самостоятельный человек, знающий себе цену.
Куртка у него была на две размера больше, и он легко выскакивал из неё, как из простыни.
– Правда, правда, – сказал Архипов. – С севера мы.
– Врёшь… – убеждённо ответил мальчишка, – на севере жизни нет! Москвы нет! Пскова тоже нет! – привёл он свои аргументы. – Этого как его, Питера нет…
– Нет, согласен, – кивнул Берзалов. – А жизнь есть.
– Чем докажешь? – очень по-взрослому спросил малец.
– Ну не знаю… – помялся Берзалов, пряча улыбку. – Чем мы докажем, ребята? – он подмигнул на Архипову и Буру, мол, давайте, подыгрывайте.
У Архипова было очень массивное лицо, с тяжёлой, как тиски, челюстью, с остановившимся, почти бессмысленным взглядом – он слушал то ли шум дождя, то ли считал молнии. Бур же, как всегда, расслабился до невозможности, и Берзалов понял, что зря взял его, солдат из него был никакой. Не умел он ни концентрироваться, ни постигать ситуацию. А главное – не думал, совсем не думал, что место-то опасное.
– Во! – неожиданно сказал Бур. – У меня книжка есть про Серпухов. Только она в рюкзаке.
– Бур, ты зачем всякую дрянь таскаешь с собой?! – возмутился Архипов, который отвечал за снаряжение бойцов. – Вернёшься, два наряда плац чистить!
– Да книжка та малюсенькая… – стал оправдываться Бур.
– Три наряда…
– Да я… ага…
– Четыре наряда!
– Ага… – сказал Бур.
– Ну вот видишь, – сказал Берзалов, не обращая внимание на перепалку Бура и Архипова, хотя, конечно, Бура следовало в очередной раз примерно наказать, – мы действительно с севера.
– Это ещё ничего не доказывает, – возразил малец.
– Доказывает! – дёрнул его за плечо Бур. – Вернёмся, я тебе книжку дам посмотреть, ага.
– Логично, – согласился малец.
– Тебя как зовут?
– Кец.
– Кец? – удивился Берзалов.
– Пайка хлеба на жаргоне, – со смешком объяснил Архипов, однако не теряя бдительности и внимательно следя за входной дверью.
По правде, и у Берзалова было такое ощущение, что их подслушивают. Не нравится мне коридор, ох, как не нравится, подумал он, и тот, кто там, внутри, тоже не нравится.
– В одном кармане соль, в другом – хлеб. Отщипнёшь кусочек, макнешь в соль и – в рот, – сказал Кец. – А пострелять дашь? – Кец зачарованно притронулся к автомату.
– Дам, – пообещал Берзалов. – Откуда сам родом?
– Из Липецка…
Берзалов с Архиповым понимающе переглянулись. Мальцу было от силы лет восемь. Это значило, что, по крайней мере, с семи лет он жил самостоятельно, что само по себе удивительно.
– Ну ладно… Кец, так Кец… – терпеливо согласился Берзалов, полагая, что о родителях потом расспросит. – А чего ты здесь один делаешь?
У Архипова вдруг сделалось очень тревожное лицо, и он показал жестом, что чует опасность. Берзалову уже давно хотелось убраться из непонятной школы. Впрочем, в следующее мгновение Архипов показал, что предположительно ошибся, и тихонечко двинулся к двери, держа автомат на изготовку и поводя головой из стороны в сторону, чтобы уловить звуки.
– Живу, – с вызовом ответил Кец, всё ещё не очень им доверяя и посмотрел на Берзалова очень даже по-взрослому.
– Тоже логично, – беспечно засмеялся Бур и почесал себе лоб дулом пистолета.
– Боец, ты лучше за окнами следи, – посоветовал ему Берзалов.
– Ага… следить… – дёрнулся Бур, но остался на месте, потому что ему было интересно.
– А собака твоя?
– Какая?
– Чёрная, остроухая?
– Моя.
– А где она?
– Сэр! Сэр! – позвал Кец.
Из того самого коридора, где Берзалову привиделась странная тень, вынырнул знакомый пёс. При тусклом свете костра он выглядел ещё значительнее: с бело-сахарными зубами и ушами торчком. Агатовые глаза были умными, умными, ну и конечно, пушистый хвост кренделем. Не пёс, а загляденье.