Атосса. Император
Шрифт:
Эти слова тронули сердце Мастора: они пробудили в нем воспоминание о собственных потерянных детях и желание утешить несчастного товарища.
— Бедняга, — сказал он с состраданием. — Да, дети!.. Они малы, а дверь, которая ведет к сердцу, так узка, но они проходят через нее шутя, во сто раз легче и лучше, чем большие. Я уже потерял детей, и притом своих собственных. Я могу объяснить каждому, что значит горе, но теперь я знаю также, где можно найти утешение.
При этом уверении Мастор придержал поднос бедром и правой рукой, а левую положил на плечо негра и прошептал ему:
— Слыхал ли ты о христианах?
Зебек утвердительно и с таким выражением кивнул головой, как будто ему говорили о предмете, о котором он наслушался разных чудес и от которого ожидал чего-то прекрасного; а Мастор приглушенным голосом продолжал:
— Приходи завтра до восхода солнца на двор к мостильщикам. Там ты услышишь о том, кто утешает страждущих и обремененных.
Слуга императора опять взял поднос в обе руки и быстро удалился, но в глазах старика блеснула надежда. Он не ожидал счастья, но думал, что, может быть, существует средство переносить легче тяготы жизни.
Передав поднос кухонным рабам, Мастор возвратился к своему господину и подал ему письмо смотрителя.
Час был выбран неудачно для Керавна, потому что император находился в мрачном настроении. Он бодрствовал до утра, потом спал едва три часа и в эту минуту, сдвинув брови, сравнивал результаты наблюдений звездного неба, произведенных в эту ночь, с лежавшими перед ним астрономическими таблицами.
При этом он часто с неудовольствием потряхивал своей кудрявой головой; даже однажды бросил грифель, которым записывал вычисления на столе, откинулся назад на подушку дивана и обеими руками закрыл глаза.
Затем он снова начал записывать числа, и новый результат показался ему нисколько не утешительней прежнего.
Письмо Керавна давно уже лежало перед ним, когда он, взяв другую какую-то записку, наконец заметил его.
Он разорвал обертку, прочел письмо и затем отшвырнул его с гневом.
В другое время он с участием осведомился бы о страждущей девушке, посмеялся бы над чудаком или выдумал бы какую-нибудь шутку, чтобы попугать его или одурачить; но теперь его рассердили угрожающие слова смотрителя и усилили его антипатию к нему.
Соскучившись, он подозвал Антиноя, который мечтательно смотрел на гавань.
Любимец тотчас же подошел к императору.
Адриан посмотрел на него и сказал, покачав головой:
— И у тебя тоже такой вид, как будто угрожает несчастье. Не покрылось ли все небо облаками?
— Нет, господин. Над морем оно синее, но на юге собираются черные тучи.
— На юге? — спросил Адриан задумчиво. — Оттуда едва ли может угрожать нам что-нибудь дурное. Но оно идет, оно приближается, оно будет здесь, прежде чем мы успеем оглянуться.
— Ты так долго бодрствовал: это портит твое настроение.
— Настроение? Что есть настроение? — пробормотал Адриан про себя. — Настроение есть такое состояние, которое разом овладевает всеми движениями души, овладевает с основанием, а мое сердце сегодня парализовано опасением.
— Значит, ты видел на небе дурные знамения?
— В высшей степени дурные!
— Вы, мудрые люди, веруете в звезды, — сказал Антиной, — наверное, вы правы; но моя слабая голова не может понять, какое отношение может иметь их правильное движение по известным путям к моим непостоянным шатаниям туда и сюда.
— Сперва сделайся седым, — отвечал император. — Научись обнимать умом целостность Вселенной и только тогда говори об этих вещах, только тогда ты будешь в состоянии признать, что каждая часть всего сотворенного, самое великое и самое малое, тесно связаны между собою, действуют одно на другое и зависят друг от друга. Что есть и что будет в природе, что мы, люди, чувствуем, думаем и делаем, все это обусловлено вечными причинами, и то, что происходит от этих причин, демоны, стоящие между нами и божеством, обозначили золотыми письменами на голубом своде неба. Буквами этих письмен служат звезды, пути которых так же постоянны, как причины всего того, что есть и что случается.
— Вполне ли ты уверен, что никогда не ошибаешься в чтении этих письмен? — спросил Антиной.
— И я могу заблуждаться, — отвечал император, — но на этот раз я наверное не обманываюсь. Мне угрожает тяжкое бедствие. Это редкое, ужасающее, изумительное совпадение.
— Что?
— Я получил из проклятой Антиохии, откуда ко мне никогда не приходит ничего хорошего, одно изречение оракула, которое… из которого… Но к чему мне утаивать это от тебя? Там говорится, что в середине наступающего года меня постигнет и поразит тяжкое несчастье. И нынешней ночью… Посмотри со мною в эту таблицу! Вот здесь — дом смерти, вот здесь — планеты… Но что понимаешь ты в этих вещах! Словом, в эту ночь, в которую однажды уже произошло нечто страшное, звезды подтвердили слова зловещего оракула с такою ясностью, с такою несомненною достоверностью, как будто у них были языки и они кричали мне в ухо дурные предсказания. С такой перспективой перед глазами человек чувствует себя плохо. Что принесет нам середина нового года?
Адриан глубоко вздохнул, а Антиной подошел к нему, опустился перед ним на колени и спросил его детски скромным тоном:
— Смею ли я, бедное, глупое существо, научить великого мудреца, как обогатить ему жизнь хорошими шестью месяцами?
Император улыбнулся, как будто знал, что теперь последует; Антиной, ободрившись, продолжал:
— Предоставь будущему быть будущим. Что должно случиться, то случится, потому что и сами боги бессильны против судьбы. Когда дурное приближается, оно бросает перед собою черную тень. Ты обращаешь на нее внимание и позволяешь ей закрыть от тебя дневной свет; я же, мечтая, иду своей дорогой и замечаю несчастье только тогда, когда наталкиваюсь на него и оно поражает меня.
— И таким образом обеспечиваешь себе ряд неомраченных дней, — прервал Адриан своего любимца.
— Это я и хотел сказать.
— И твой совет хорош для тебя и для каждого другого прогуливающегося по ярмарке праздной жизни, — заметил император, — но человек, которому приходится вести миллионы над безднами, должен пристально подмечать и смотреть и вблизь и вдаль и не имеет права закрывать глаза, хотя бы он увидел даже нечто столь ужасное, как мне было суждено увидеть в эту ночь.