Аттила России
Шрифт:
— Где же именно, ваше величество?
— Почем я знаю? Везде, где можно!
— Клянусь Богом и своим спасением души, что после Ораниенбаума я не сказала ни единого слова с графом Ланским иначе, как при свидетелях или по вашему приказанию. Ни разу ни словом, ни взглядом, ни намеком граф не вспоминал той минуты безумия, о которой ведомо вам, ваше величество. Да разве могла бы я забыть вашу ласку, разве могла бы так отблагодарить за все сделанное для меня? Прежде — о, не ручаюсь! — я не имела счастья близко узнать вас, ваше величество, и несправедливо питала дурные чувства. Тогда, быть может, я с радостью употребила бы все чары кокетства, чтобы причинить боль вам. Но и то это было возможно для меня до момента душевного перерождения. А теперь… после всей материнской ласки, заботливости, милости вашего величества! Да если бы я даже была способна любить Ланского, я лучше задушила
— Маша, — сказала императрица, — я чувствую, что ты не лжешь. Прости мне мою горячность, но дай Бог тебе никогда не дожить до того момента, когда женщина любит особенно мучительно-пламенно, безрассудно-горячо и в то же время сознает, что ее время ушло, что на ее счастье стоит только дунуть, и оно разлетится, как лепестки увядшего цветка. Вечные сомнения отнимают у меня покой и сон… Я так люблю Александра!..
— Ваше величество, вы без основания беспокоите себя. Я готова поручиться головой, что граф Ланской никогда не нарушит верности вам!..
— Обними меня, моя милая, дай мне поцеловать тебя! Ты уж прости меня, но я сама не своя… Хорошая ты моя!.. Но еще один вопрос: ты знаешь, что великий князь прогнал свою танцовщицу; не делал он после этого попыток возобновить с тобой прежние отношения?
— Нет, ваше величество, он даже не замечает меня!
— Выбрось его из сердца! Ты видишь — он не способен любить!
— Увы, ваше величество, мне приходится так часто встречаться с его высочеством…
— Успокойся, милочка! Через несколько дней великий князь отправляется с женой путешествовать за границу… Он пробудет там довольно долго… Так лучше для нас обоих, потому что с каждым днем мы перевариваем друг друга все хуже и хуже. И для тебя это будет лучше: ты отдохнешь, забудешь его, и твое сердце откроется для новой любви, для нового счастья!
— Как была бы я счастлива, если бы мне удалось забыть его! Но иного счастья мне не видать — мое сердце умерло… навсегда…
V
Вскоре случились три события, в равной мере взбесившие Потемкина. Граф Ланской был возведен государыней в княжеское достоинство, а Бодена получила миниатюрный портрет императрицы, осыпанный бриллиантами, для ношения на груди. И то и другое доказывало, что план светлейшего окончательно не удался — а ведь тем не менее не одну записочку прикалывали по его приказанию то к туалету, то к письменному столу, то к подушке императрицы.
Третья неприятность — следствие первых двух — должна была, казалось, окончательно поколебать его положение. Однажды императрица при всем дворе обратилась к Потемкину со следующими словами, сопровождаемыми самой милостивой улыбкой:
— Князь Григорий Александрович, ты непрестанно доказываешь, насколько тебе близки мои интересы и как ты неустанно заботишься обо мне. Давно я ничем тебя не награждала — ты уж прости, стареть начинаю, память слабеет. Но сегодня мне не спалось, задумалась я о разных делах и вспомнила свое упущение. Вот, князь, — сказала она, взяв из рук Ланского продолговатый янтарный ящик и подавая его Потемкину, — возьми! Это знак моей тебе признательности! Да не открывай при всех-то, — улыбнулась она, — а то позавидует еще кто-нибудь, а у меня таких драгоценностей больше и нет вовсе! Ну, ступай к себе, князь; вижу, что не терпится посмотреть; ступай, голубчик!
Восхищенный новым доказательством высочайшей милости, Потемкин помчался к себе. В кабинете он осторожно открыл янтарный ящик… и нашел там все записки, которые по его приказанию подбрасывались императрице!
Конечно, ящик был немедленно разбит вдребезги об пол, а записки полетели в печку. Но этого было мало; надо было как-нибудь спасать себя — его положение трещало по всем швам.
И светлейшему пришлось испытать на себе справедливость поговорки: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Налетела беда, перед которой все побледнело, но беда заставила его потерять голову, наделать глупостей, и эти глупости… спасли его.
Впрочем, одно из писем, которое мы сейчас предложим вниманию читателя, разъяснит все это лучше.
Отправляясь за границу, великий князь опять обратился к своему другу Бибикову с просьбой писать ему подробно обо всем, что делается при дворе. Письма должны были быть адресованы на имя князя
Для великого князя было сущим наслаждением и отрадой получать эти письма. Бибиков в совершенстве владел французским языком, и его послания казались блестящими памфлетами — легкими, злыми и остроумными, не говоря уже о том, что они отлично отражали все события петербургского двора.
И вдруг письма прекратились. Великий князь, не зная, что подумать, осторожно навел справки и узнал, что последнее письмо Бибикова перехвачено русской полицией и сам Бибиков выслан в строжайшее заключение под надзор куда-то близ Астрахани.
Это перехваченное письмо действительно было написано более чем смело. Оно гласило:
«Дорогой князь и друг! Сегодня смогу сообщить Вам много нового, что немало поразит Вас. Но ведь недаром иностранцы называют Россию „страной неограниченных возможностей“, воистину, мы живем в век чудес!
Наша Мессалина Великая, все более и более не чающая души в своем юном Антиное, изобрела недавно такой проект, который только крайняя почтительность мешает мне назвать сумасшедшим. Именно: она твердо решила обвенчаться с Антиноем!
Хотя этот проект держали под величайшим секретом, но отставной Купидон каким-то чудом пронюхал о нем. Уж не знаю, право, не выделяет ли наша петербургская почва каких-нибудь вредных паров, от которых все сходят с ума, но Купидон бросился к Мессалине, в бешенстве накинулся на нее с упреками и оскорблениями, топал ногами, грозил кулаками и осыпал не особенно галантными словечками, от которых сильно припахивало не то конюшней, не то казармой… Мессалине не осталось ничего иного, как упасть в обморок. Купидон оставил ее лежать на полу и ушел, как будто ничего не случилось.
Вот что называется положением! Как быть? Оставить так — невозможно! Наказать — но чем? Ведь с такими господами, как наш Купидон, приходится считаться.
Так или иначе, но, очнувшись из мнимого обморока, Мессалина заперлась с Цингарой [22] , одной из самых непримиримых ненавистниц Одноглазого, и проговорила с нею целых три часа. О чем? Этого никто знать не может, но камеристка Цингары, имеющая постоянный доход от передачи мне разных важных сведений, предполагает, что они говорили мало хорошего, ибо после этого таинственного разговора с Мессалиной Цингара два раза украдкой виделась с одним из наших знаменитейших врачей, доктором Хиосциамусом [23] .
Через два дня Купидон заболел Его домашний врач нашел все признаки отравления мышьяком, причем, якобы, доза была настолько велика, что Одноглазого спасла только быстрая помощь. Выздоровев, Купидон озверел Он мечет громы и молнии, грозит европейским скандалом, процессом, разоблачениями и терроризирует Мессалину настолько, что она запирается от него, боится выходить и выезжать и не решается что-либо предпринять против него. Это спасает Купидона, положение которого было очень шатким. Но раз боятся…
Впрочем, говорят, что Мессалина не отказалась от своего проекта, а только ждет, когда удастся сбросить с плеч Одноглазого».
22
Цыганка по-испански. Так прозвали Бодену при дворе.
23
К сожалению, осталось неизвестным, кого именно имел в виду Бибиков под этим псевдонимом.
Дальше шли менее интересные мелкие придворные новости.
VI
Бибиков не ошибался: императрица Екатерина серьезно думала выйти замуж за своего Антиноя. Все видели, каким безумием была эта затея, но кто же мог взять на себя смелость обратиться к императрице с уговорами, раз она не спрашивала ничьего совета?
И все-таки нашелся человек, которому уже нечего было терять. Граф Никита Иванович Панин, почувствовав приближение смерти, дал знать государыне, что умирает и о многом хотел бы переговорить с ней напоследок. Императрица сейчас же приехала к почтенному старцу, и, говоря о разных государственных делах, которые следовало разрешить после него, он коснулся между прочим и проекта ее брака с Ланским.