"АукцЫон". Книга учета жизни
Шрифт:
Потом Гаркуша пивка попил и тоже на улицу проветриться сходил. Вернулся и говорит: «Там какой-то идиот „АукцЫон" через „ы" написал». Я ответил: «Олег, во-первых, не надо говорить, что это идиот, а во-вторых, это написал я». Когда вечером в ресторане рассказали ребятам эту историю, Ленька крикнул: «Борюсик, ты гений!»
— Все, что ни делается, — к лучшему, — подтверждает Гаркундель. — Боря, окончивший неполных семь классов, написал «Аукцион» через «Ы», и непроизвольно возник наш бренд. Миллер тут же начал обыгрывать «Ы» в различных арт-работах. Афиши придумывал, плакаты. За название «АукцЫон» он крепко ухватился.
— Вскоре мы, особенно Миллер, даже стали обижаться: какого хрена нас где-то на афишах продолжают писать через «и», — развивает тему Шавейников. — Мы — «АукцЫон», пора бы понять и запомнить. Хотя какие-то депутаты,
Краски стирают, бомбы развозят
Боря первым в «АукцЫоне» воспротивился гримироваться и надевать миллеровские костюмы. Он жестко намекнул Кире, что если тот попытается его накрасить, то за это ответит.
Однажды на гастролях мы с Миллером в одном номере поселились, и я ему как-то сурово сказал: «Слышь, ты, Пикассо…» Но Кирилл не обиделся, он понимал, что я пока еще не способен оценить его искусство.
Возвращаясь с Востока на Запад, через весь доживавший последние годы Советский Союз, «АукцЫон» опять тормознулся на Урале и дал серию концертов в челябинском цирке, на одном из которых в процессе исполнения «Пионера» разносторонне одаренный йог Веселкин «вытащил помойную урну и опрокинул себе на голову, а потом в ней ковырялся…». Сидевший за барабанами Борюсик в этот момент, видимо, изо всех своих постармейских сил старался ничему не удивляться, как и рекомендовали ему новые товарищи по группе.
— На тех гастролях мы продолжали присматриваться к Шавейникову, как и на первых наших совместных с ним репетициях, — вспоминает Леня. — Иногда смех разбирал от понимания того, что это явно не наш человек. Черидник, конечно, больше подходил нам по духу, а тогда я еще и считал, что играет он лучше Бори. Правда, потом мое мнение изменилось. Но поначалу мне казалось, что Игорь музыкант более просвещенный. Он, например, любую партию Стюарта Коупленда из Police с ходу мог сыграть. А когда я Шавейникова спросил: «Ты хоть раз слушал Police?» — он ответил: «Чего-то слушал, но как это играть, не знаю». Борюсик отдавал должное странности Коупленда, но музыка Police его не прикалывала. Ему и с нами-то было не особенно интересно. Он слушал Led Zeppelin, Black Sabbath, Deep Purple и играл в том же ключе. Мы тогда хихикали над ним, но и он тоже ухмылялся от всего, что происходило в «АукцЫоне». А потом вдруг Борюсик с Бондариком начал очень дружить. И Витек признал его нашим человеком. Они образовали крепкую ритм-секцию, с отличным взаимопониманием, и у нас стали уже с Шавейниковым новые песни получаться.
— Не сказал бы, что с Виктором Романычем Бондариком у нас сразу установились такие дружеские отношения, какие есть теперь, — говорит Борюсик, — но мы старались друг другу помочь. Порой собирались вдвоем на «точке», отрабатывали какие-то упражнения, отдельно что-то репетировали, сыгрывались… Сейчас-то уж перестали так делать. И, к слову, помимо меня, из «АукцЫона» еще только Бондарик служил в армии.
— С Шавейниковым мне было столь же непросто, как с Бондариком или Пашей Литвиновым, — сетует Миллер. — Пашка вообще скептически к любым предложениям относился. Он своеобразный клиент, всегда был слегка сам по себе и считал себя умнее всех. Приходилось его трясти, допытываться: «Ну, чего же ты, Паша, хочешь-то, в конце концов?» Бондарик периодически комплексовал, а Борис просто не желал участвовать ни в каких перфомансах. Впрочем, он появился в «АукцЫоне», когда группа, скажем так, повзрослела и постепенно стала играть музыку, которой не требовался театральный антураж. И публика у «Ы» начала меняться. На «аукцыоновские» сейшены все больше приходили те, кто слушал именно оригинальные, усложнявшиеся песни группы, а не реагировал на ее эпатажный имидж.
— В момент прихода Шавейникова миллеровские костюмы отодвинулись у нас на второй план, — говорит Озерский. — Они были актуальны в «Сорренто» и «Багдаде», а дальнейшие наши программы строились абсолютно свободно, без каких-то концепций и театрализации. Было, правда, еще несколько съемок на телевидении. На «Осколки», кажется, питерский канал клип делал, и Борюсику пришлось, глупо хихикая, поучаствовать
Но вообще Боря — музыкант от Бога, приятный в компании человек, который что-то привнес в группу и дал толчок коллективной «аукцыоновской» личности.
— Краситься и наряжаться я отказался не по каким-то там двусмысленным причинам, мол, за пидора примут и т. п., — разъясняет Шавейников. — Просто мне думалось тогда, что музыка важнее театральности. Ну, чего там прыгать по сцене и махать маракасами, как Олежка, когда надо исполнительский уровень повышать. В то время «аукцыонщики» еще не играли так качественно, как сейчас. То один из них «кривил», то другой… И потом, у меня с ними разные ориентиры были. Это сегодня мне понятны U2, Police, Clash, а в молодости я их не воспринимал. Музыкантов оценивал так: умеешь, как Бонэм или Блэкмор, — отлично; нет — пошел вон. Из рок-клуба мне, скажем, нравились «Россияне», а «Кино», «Алиса» — так себе… Когда я закрепился в «АукцЫоне», Леня, кстати, прямо сказал ребятам: «К нам пришел „тяжелый" барабанщик, и теперь наше звучание меняется». Первый альбом записанный «Ы» с моим участием, — «Жопа», по-моему, — существенно отличался от предыдущих «аукцыоновских» проектов.
Столица впервые встретила «АукцЫон», пишущийся через «Ы» и с новым барабанщиком в составе, на октябрьских концертах 1988-го в ДС Динамо. Но более масштабная московская презентация группы могла состояться 20 ноября того же года на знаменитом мемориальном сборном рок-вечере во Дворце спорта «Лужники», посвященном погибшему в феврале Александру Башлачеву. Пожалуй, это была одна из последних значительных рок-н-ролльных акций в стране, проведенных до наступления эры тотального шоу-бизнеса. Для некоторых ее участников, и прежде всего «аукцыонщиков», она оказалась весьма экстремальной и в чем-то символической. На том концерте «АукцЫон» получил то, что суждено любому истинному трагикомическому клоуну-философу, клоуну-поэту, клоуну-художнику, — аромат внутренней свободы и ощущение чужеродности любым лагерям. Однозначно «чужие», то бишь менты, вязали Вову с Гаркунделем за кулисами, а вроде бы «свои» (некоторые из организаторов мероприятия) противились появлению «Ы» на лужниковской сцене. Да и аудитория трибьютного сейшена была не самой продвинутой. Помнится, некоторые зрители и о СашБаше-то ничего не слышали, поэтому, когда на весь Дворец спорта врубили его песни, в зале стоял изрядный гул. Народ переговаривался между собой в ожидании выхода живых рок-кумиров. А на финальной теме «Время колокольчиков» часть публики истошно требовала продолжения внезапно прерванного техническими службами зала сета «Кино». Пришлось Цою объявить всем, что в такой вечер, после такой песни Башлачева, он петь, разумеется, не станет.
Ясное дело, что в подобной атмосфере соображенная на троих Леней, Веселкиным и Гаркушей (в полном составе «АукцЫону» выступить не позволили) клавишная изощренно-параноидальная композиция «Бомбы развозят…» была выслушана двенадцатитысячной толпой более с недоумением и где-то даже с раздражением, нежели с вдохновением и одобрением самого непафосного в этот вечер номера.
Веселкин написал о том перфомансе отрывисто и эмоционально: «Благотворительный концерт памяти А. Башлачева. Лужники. Забрали в милицию. Через полчаса отпустили после разговора с крупным должностным лицом. Пока это лицо ждали, мы с Олегом послушали его убогих подчиненных с их угрозами, „наездами", оскорблениями. Билеты в Москву Олег, я и Леня покупали за свой счет, и на концерт — тоже…
Пели и изображали „Бомбы". Леня за клавишами. Выступать нам запрещали, но мы пролезли. Я обманывал контролирующих организаторов, то фланируя со „звездами", то угощая их напитками и т. д. Выступали исступленно. Тормошил Леню, обманывал перед выходом еще и дружинников. Я на сцену вылез со стороны зала из ямы, ребята — из-под декораций. Для всех это было неожиданно…»
— В Москву нас позвал один из организаторов того концерта, который потом стал нашим ближайшим другом, — рассказывает Федоров. — Мы приехали втроем, и он сказал нам: давайте, тоже выступите в Лужниках, там много групп собирается. Но, видимо, не все из устроителей сейшена поддерживали его инициативу. Мы же в тот период делали вещи, что называется, на грани всего, и «Бомбы развозят…» из их числа. Нас принимали за клоунов. А тут такое серьезное событие, мемориал Башлачеву, и вдруг выходят какие-то идиоты и поют не пойми чего.