Аут
Шрифт:
— «Мамма».
Все, что было связанно с Сицилией, вызывало у капитана Кирпатрика только ненависть. Он яростно ненавидел сицилийских мужчин, женщин, домашних животных, и особенно американцев сицилийского происхождения. Он возмущался, что они имеют право быть католиками, и с удовольствием издал бы закон, запрещавший им появляться в церкви, иметь паспорта и выходить из гетто, куда навсегда сселил бы их. На каждое преступление, совершенное Синдикатом, на каждого мелкого воришку-сицилийца у него было исчерпывающее
Обувщик Бьяска, ничего, кроме тошноты, у него не вызывавший, формально подтвердил принадлежность туфли гангстеру.
Это было хорошо, но, одновременно, и очень плохо. «Крестный отец» никогда не теряет ногу, чтобы за этим не последовали значительные и нежелательные события. А так как речь идет о Вольпоне, события должны потрясти землю, вызвать непредсказуемую цепкую реакцию, которая взорвет «семьи» Синдиката и подбросит полиции работы на долгие годы вперед. Что предпринять, чтобы это «что-то» не начало происходить? Что? Ответить на этот вопрос Кирпатрику было не по силам. Но главное, он не мог поверить, что Дженцо Вольпоне нет больше в живых. А вдруг, по счастливой случайности, Бог все-таки забрал его к себе на небеса? Он довольно потер руку об руку и мечтательным взглядом посмотрел на своего заместителя, лейтенанта Финнегана.
— Через час на этом стуле будет сидеть Вольпоне.
— Между нами, капитан, вы действительно верите в это?
— Нет, но хочу надеяться.
— Что конкретно он сказал вам по телефону?
— Он сказал: «Я еду…»
— А если он действительно приедет?
— Один шанс из десяти, и тот нереальный.
— Предварительно он посоветуется с адвокатами… Мне кажется, он сразу направится в Швейцарию, чтобы опознать ногу.
— А вот ты мог бы опознать чью-либо ногу, а?
— Если бы она принадлежала красивой девочке…
— Кстати, у тебя все готово?
— Да.
— Как только он выйдет из этого кабинета, я хочу, чтобы наши люди не спускали с него глаз.
— Если он сюда войдет…
— Если он сюда войдет, — с тоской повторил Кирпатрик.
Он покачал головой, и его лицо неожиданно просветлело.
— Представляешь, Финнеган, мы его прижучили!.. Какой поднимется шум!.. А его приговаривают к смертной казни! Садят на электрический стул! Ладно, я хочу сказать… Я отдал бы десятилетнюю зарплату, если бы мне разрешили дернуть за ручку трансформатора…
Обычно после интимных отношений — он ограничивался одним разом в неделю — Хомер Клоппе два дня подолгу чистил зубы. Это было необходимо, как он считал, чтобы уничтожить миллиарды микробов, попавших в его ротовую полость в результате контакта его губ с нестерильной партнершей. Он ожесточенно чистил
— По личному вопросу и срочно, — сказала телефонистка. — Этот сэр назвал имя… «мамма». Это вы?
— Соедините!
Послышался щелчок. Две долгие секунды банкир отчетливо слышал чье-то прерывистое дыхание. Инстинктивно он насторожился: работа с деньгами выработала в нем шестое чувство.
— Алло?
— Алло?.. Мистер Клоппе?
— Да.
— Мамма.
Голос принадлежал не Дженцо Вольпоне. Это мог быть только тщедушный коротышка Мортимер О’Бройн. Странно, Вольпоне сказал, что звонить будет сам.
— Слушаю вас.
— Вы узнали меня?
— Да.
— Перевод осуществите, как было условлено.
— Разумеется.
— Есть небольшое изменение.
Пальцы Клоппе сильнее сжали трубку. Неужели он не ошибся? В воздухе запахло паленым?
— Какое изменение?
— Выбрано другое место перевода денег.
— Куда следует их перевести?
— Центральный банк Женевы. И сию минуту.
— Это сложно…
— Что вы сказали?
И снова Клоппе поразило прерывистое дыхание О’Бройна. Тот, вероятно, был чем-то очень взволнован.
— Я сказал, что это сложно. Я не могу перевести деньги по этому адресу только по желанию одного из двоих, имеющих на это право.
— Что? Но у нас нет времени! Мы же обо всем договорились!
Клоппе холодно уточнил:
— Наша договоренность остается в силе по условиям первого контракта. В данном случае вы меняете предусмотренное ранее направление…
— Ясно. Что я должен сделать?
— Секундная формальность: мне нужна ваша подпись.
— Но я уже не в Швейцарии.
— Сожалею. Человек, который был с вами вместе, по-прежнему здесь?
Последовала едва заметная пауза.
— Не думаю… Он должен быть уже в пути…
Хомер понял, что адвокат врет. Основная его функция заключалась в защите и соблюдении прав клиента, но в данном случае он сомневался и, несмотря на отсутствие прямых улик, решил, что его долг — выиграть время.
— Я прекрасно понимаю ваше положение, — сказал он. — Пришлите мне пару слов, подписанных вашим именем, и я тотчас выполню ваше указание.
— Повторяю вам — это срочно! — закричал О’Бройн.
— Я смог бы получить вашу подпись в течение двух суток.
— Это невозможно долго!
Оба замолчали. О’Бройн заговорил, явно стараясь держать себя в руках:
— Послушайте, принимая во внимание срочность… Мой клиент будет недоволен…
— Верьте мне, сэр, у меня нет другого выхода.
— Хорошо, я прилечу к вам сегодня вечером.
— Сегодня вечером? Откуда вы мне звоните?
— Из Нассау.
— Который у вас час?
— Двенадцать дня.
— Знаете ли вы, сэр, что в Цюрихе уже девятнадцать часов и вы застали меня в кабинете по чистой случайности?
— Мистер Клоппе, когда речь идет о такой сумме, время теряет свой смысл.