Авантюрист

Дяченко Марина и Сергей

— Ещё чего? — спросил я кротко.

Черно хохотнул:

— Ещё — забор покрасить… Шучу. Эта дрянь, семь травок на пару, вся вышла или осталась?

Он говорил о снульнике. Три знахарки, двое зовут себя колдуньями. Надо же, «семь травок на пару»…

Черно зевнул.

— Садит печень, терзает почки, при передозировке чревато обмороками, учащением сердцебиения, удушьем… Дрянной отвар. На грошик пользы, да полведра мусора. Не связывайся со знахарками, Ретано. — И он зевнул снова.

— А мне говорили, —

я усмехнулся, — «не связывайся с магами…».

— Тоже верно. — Черно зевнул в третий раз. Спросил сквозь зевок: — Ты хотел меня убить?

Я молчал.

— Ладно, Ретано… Если ты не собираешься меня развязывать, можешь быть свободен. Иди спи. Я во всяком случае уже засыпаю…

И он выдал целую серию зевков, таких громких, что я невольно оглянулся — не проснулись ли Алана и Танталь.

— Чего тебе… не хватает, Ретано. Жить да радоваться жизни… Жена тебя любит, травка на свет пробивается, снег сошёл… А насчёт Судьи… не бери в голову. Спи, Ретано, спи, твой Чонотакс о тебе позаботится… потом.

Некоторое время я стоял с обнажённой шпагой — как памятник воителю. Или как призрак полководца, или как полный дурак. Господин маг спал на сырой земле, и теперь я явственно слышал его дыхание. Размеренное и спокойное, умиротворённое, как будто после долгих трудов или долгого пути Чонотакс наконец-то добрался до постели.

* * *

Каждый третий горожанин кланялся, встретив его на улице. В прежние времена кланялись чуть ли не все подряд — тогда он был начальником стражи, теперь же — всего лишь герой Осады в отставке, наставник юных воинов, глава известного в городе Корпуса…

Лавочники шептались, мол, господин Солль размышляет, бродя по улицам. Они ошибались: он бродил затем, чтобы ни о чём не думать.

Вот площадь. Здание Университета; у входа застыли вечные стражи — железная змея и деревянная обезьяна. Мудрость и стремление к познанию; всякий уважающий студент, проходя, потреплет обезьяну по деревянному заду.

В Университет Солль заходить не стал. То есть, конечно, его встретили бы и исполнили любую просьбу, но в каждом взгляде он видел бы сочувствие, и ни одна скотина не спросила бы его о здоровье жёны — что вы, подобный вопрос бестактен, тс-с-с…

Ему тягостно входить в её кабинет в её отсутствие. Достаточно того, что кабинет заперт и ключ хранится лично у него, — даже новый господин ректор, к чести его, не стал возражать против такого странного порядка вещей…

Солль постоял перед славным зданием. Поглядел на небо, ответил на чьё-то приветствие; двинулся в обход площади, и с каждым шагом ему всё явственнее казалось, что ноги всё глубже увязают в булыжнике мостовой.

Здание суда. В подвалах под этим зданием пытали двадцатилетнюю Торию.

Здесь стоял эшафот. Там устраивали свои подмостки комедианты, среди которых блистала тогда ещё юная Танталь…

А эти живописные развалины — остатки высокого здания, которое разобрали по камушку. На остатках фундамента высится гранитная плита со здоровенными, как в букваре, литерами: «Башня Лаш срыта до основания, такова кара за многочисленные преступления, совершённые проклятым Орденом». Для большинства горожан, не видавших Мора, это всего лишь красивые бессмысленные слова…

Полковник Солль остановился.

Ты проиграл, Фагирра. Жизнь продолжается.

* * *

Он ещё более постарел. Постарел рывком, лет на десять; теперь, при свете дня, он годился мне в отцы. Кожа на лице собралась складками и приобрела желтоватый оттенок, и только голый череп блестел по-прежнему уверенно, даже вызывающе.

— Почему мы должны тебе верить? — спросил я.

Мы стояли на заднем дворе захудалой корчмы. Лужи, навоз, разорённая поленница, одинокая курица, выпущенная попастись на первую травку. Мы стояли; Черно Да Скоро сидел на колоде, полы лохматой шубы лежали в грязи.

— А вы и не должны мне верить. — Чонотакс пожал плечами, и жест вышел странным из-за связанных за спиной рук.

— Никто не подпустит тебя к госпоже Тории, — сказала Танталь сквозь зубы. — На пушечный выстрел. Забудь.

— Забудь. — Чонотакс прикрыл глаза. — «Он бросит тебя и забудет. Ты наймёшься служанкой в какую-нибудь лавку, всю жизнь будешь мыть заплёванный пол и выслушивать брань. А когда жирный хозяин станет тискать тебя где-нибудь в кладовке, ты будешь вспоминать своего благородного рыцаря и глотать слёзы…»

Он явно цитировал кого-то, повторял чьи-то слова, подражая и голосу тоже; голос не был мне знаком, но Танталь мгновенно побледнела, да так, что я испугался.

— «Я ничего не скажу тебе, — проговорил Чонотакс уже другим голосом, глухим, срывающимся. — Ты знаешь сама».

— Замолчи, — попросила Танталь.

Черно Да Скоро поднял веки. Непонятно, что выражал этот взгляд. Черно, может быть, и менялся со временем, но взгляд оставался всё тем же — малость сумасшедшим. Самую малость.

— Я добуду свою вещь, — сказал он мягко. — Она мне НУЖНА. Будет неплохо, если вы мне поможете… для ВАС неплохо. Потому как, — он вдруг развязно подмигнул мне, — всё меняется, теперь я нужен вам куда больше, чем вы мне… Да, Ретано?

Я чувствовал, как тяжело дышит Алана. Не глядя, положил руку ей на плечо. Притянул к себе. Ничего, Черно, говори, говори…

— Мир меняется. — Черно зажмурился, будто эта мысль доставила ему несказанное удовольствие. — Когда я заглядываю в этот колодец… мне хочется, чтобы кто-то ещё разделил мой восторг. Мой сладостный трепет… когда я глядел на изнанку мира. Это… как страстные объятия, Алана, ты ведь знаешь теперь, что такое страсть?!