Авантюрист
Шрифт:
Мне показалось, что я узнал «ауди», которая скромной мышкой притулилась у заднего колеса огромной фуры. Это была машина Чуева-младшего, и оставалось только узнать, как она здесь очутилась.
Меня ввели в небольшое помещение, довольно пристойно для этих заброшенных мест обставленное. Стол, хотя и сильно обшарпанный, и несколько кресел, тоже отнюдь не новых, в которых сидели очень хорошо известные мне люди. А именно: Михаил Семенович Зеленчук, экипированный по-походному, то есть в американской джинсе, Верочка в платье, которое, по-моему, одинаково годилось для званого раута и для повседневной носки, и Витька Чуев, которого я никак не чаял здесь встретить. Этот был почему-то в смокинге, хотя и с опухшей с жуткого похмелья физиономией.
— Я удивлен, Михаил Семенович. Мне позвонила сотрудница. Я, естественно, как рыцарь и джентльмен откликнулся на ее зов. И вдруг такой конфуз. Вы не могли бы развязать мне руки?
— Развяжите, — коротко бросил синеглазому мужчине средних лет Зеленчук.
Силы Зеленчука, кстати, были не столь уж велики, во всяком случае, я насчитал шестерых бойцов. Этого было бы вполне достаточно, чтобы перегнать рефрижераторы, груженные, скажем, мясом, из одного конца страны в другой. Проблема Михаила Семеновича была в том, что перевозил он не мясо.
— В чем дело, господин Зеленчук? Почему такое недружественное отношение к союзнику? Я прибыл сюда, чтобы получить причитающуюся мне долю.
Столичный гость криво улыбнулся. Вид у него был предельно усталый. Сказывались бессонная ночь и нервное напряжение. Да и трудно остаться невозмутимым, сидючи на миллиардах, которые бяки в любую минуту готовы вырвать из-под вашей задницы. Холеное лицо Зеленчука смотрелось сейчас просто обрюзгшим, мешки под глазами указывали на то, что Михаил Семенович переоценил свои силы. В его годы подобные операции, требующие большой психологической устойчивости, чреваты сердечными проблемами и острыми гипертоническими кризами. Как врач, хоть и недипломированный, я бы прописал этому человеку покой и только покой.
— Вы меня считаете идиотом или хотите, чтобы идиотом я считал вас?
— А как вам удобнее, Михаил Семенович? — вежливо полюбопытствовал я. — Разумеется, мы в курсе, что Гога, пытавшийся нас убить, действовал по вашему указанию. Мир его праху, верный, судя по всему, был человек, хотя и недостаточно квалифицированный специалист в своей области. Однако мы готовы все списать на издержки большой игры. Но это, конечно, только в том случае, если проигравший нам заплатит.
Лицо Зеленчука побагровело. По-моему, он расценил мое поведение как наглое и, надо признать, у него были основания для такого суждения. Расположившиеся за моей спиной три богатыря в камуфлированных штанах и с автоматами Калашникова глухо заворчали. Я истолковал их утробный рык как выражение скорби по безвременно ушедшему в мир иной киллеру Гоге. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять всю рискованность избранной мною линии поведения.
К сожалению, в создавшейся ситуации наглость была моим единственным оружием. Я бессовестно блефовал, но что мне оставалось делать, если на руках у меня не было ни единой стоящей карты, а на кону были жизни трех человек, в том числе и моя собственная. Правда, я мог рассчитывать на джокера, если он, конечно, не запоздает с приходом.
— Вы меня шантажируете, Феликс?
— Вы проницательный человек, Михаил Семенович. Кстати, ваш хороший знакомый господин Красильников чрезвычайно на вас обижен. Он ведь считал вас партнером. И теперь Лев Константинович горит жаждой мести. Мне с трудом удалось уговорить его подождать. Запросы наши скромные, господин Зеленчук: десять миллионов долларов нас вполне бы устроили.
— А пуля бы тебя устроила, гаденыш? — зло прошипел за моей спиной синеглазый.
Вопрос был чисто риторическим, и отвечать на него я не стал. Зато 3 еленчук отнесся к моей претензии совершенно спокойно. Это, разумеется, не означало, что он согласен платить. Просто и мой приезд на заброшенную базу, и мое поведение подтверждали вполне устраивающую Михаила Семеновича версию, что Верочка работает на меня, а не на Веневитинова. Ни меня, ни Красильникова Зеленчук всерьез не опасался. Мы, конечно, могли распустить языки, но под рукой у Михаила Семеновича было масса способов, чтобы сделать наше поведение управляемым, а запросы более скромными.
— Как вы узнали, что мы находимся на базе?
— Мне позвонила Верочка. Я действительно поручил ей присматривать за Чуевым-старшим и за вами, Михаил Семенович. У меня были кое-какие подозрения на ваш счет. Но Роману Владимировичу удалось в какой-то момент сбить меня со следа.
— А Чуев-младший?
— Его привезли сюда в качестве багажа. Вы же видите, в каком он виде.
Зеленчук брезгливо покосился на Витьку и пожал плечами: судя по всему, осуждал непутевого отпрыска даровитого отца. Вид страдающего похмельным синдромом Чуева-младшего как нельзя более подтверждал мою версию о негодности подобного субъекта к серьезной оперативной работе. Похоже, Витька действительно допился до невменяемого состояния, а у Верочки, видимо, не было ни времени, ни сил, чтобы доставить пропойцу на квартиру. Каких-либо сомнений в непричастности Витьки к разворачивающимся событиям не было ни у меня, ни у Зеленчука. Конечно, талантливый агент может сыграть роль в стельку пьяного мужика, но никакого таланта, ни врожденного, ни приобретенного, не хватит, чтобы изобразить похмельное состояние очнувшегося после страшного ночного загула человека. Здесь музы молчат, и слово берет физиология.
Иное дело Верочка. На ее счет у меня возникли очень серьезные сомнения, которыми я, разумеется, не стал делиться с Зеленчуком. Мне вдруг пришло в голову, что появление вчера в бильярдной Веневитинова не носило такого уж мистического характера, как это мне показалось. И что Верочка как нельзя более подходит на роль засланного в чуевский стан казачка. Вот ведь дочери Евы, прости господи. Но кто мог поверить, глядя в эти пусть и слегка порочные, но абсолютно наивные и почти детские глаза, что за ними столько коварства и изворотливости. Я ведь привлек девочку к сотрудничеству вовсе не потому, что нуждался в ней, а просто из присущего мне чувства социальной справедливости. Хотелось поддержать представительницу рабочего сословия в трудный час. И вот она, благодарность. Это невинное в кавычках дитя, не моргнув глазом, бросает меня в топку своего честолюбия и корыстолюбия. Справедливости ради надо заметить, что я был для Верочки единственным шансом. Не появись я здесь после ее звонка, орлы Зеленчука пристрелили бы и ее, и Витьку Чуева как агентов Веневитинова. Верочке, похоже, просто нужно было выиграть время, именно поэтому она и позвонила мне.
— Я бы не стал рисковать, Михаил. Борт уже на подходе. Красильников это мелочь. Сивый мерин, которому мы в любой момент сумеем заткнуть рот. А этот гаденыш опасен.
Синеглазый мне не понравился с первого взгляда. Он из породы оловянных солдатиков. С устойчивой нервной системой и куцей памятью. Таких никогда не мучают кошмары. А люди для них как фишки в игре. Странная разновидность людей, не наделенных ни воображением, ни совестью. У Зеленчука воображение было, и он мучительно просчитывал в уме все возможные варианты развития событий. На лице его отчетливо читалось сомнение.
— Там не одобрят, — привел свой самый весомый аргумент синеглазый.
Скорее всего, они ждали транспортный вертолет. Оборудованная худо-бедно площадка на базе была. С точки зрения безопасности и здравого смысла подобные предосторожности не кажутся лишними. Воздушный путь куда комфортнее наземного. К сожалению, я допустил ошибку. Я упустил из виду, что Зеленчук может оказаться неглавным в разыгрываемой комбинации. А зависимость от вышестоящего и не склонного к всепрощению лица очень давит на психику в критической ситуации.