Авантюрист
Шрифт:
— Делай как знаешь, — процедил Зеленчук сквозь зубы и отвернулся.
Просить пощады, судя по всему, было бессмысленно. Стойкий оловянный солдатик уже принял решение. Он довольно грубо тряхнул меня за плечо и махнул левой, свободной от оружия рукой на дверь. Открытый бунт был обречен на провал. В комнате было шестеро вооруженных до зубов мужчин, которые изрешетили бы нас в несколько секунд. Правда, и за дверью нам ничего не светило, ну разве что еще несколько минут существования в состоянии страха и ожидания неминуемой смерти. Прежде мне приходилось читать в книгах, как уводили на расстрел героев. Всегда почему-то утром. И обстановка была приподнятой и пафосной. Нас же собирались пристрелить без зачитывания приговора и барабанной дроби. В сущности, мы и героями не были, а всего лишь оказались малозначимой, но докучливой помехой в проводимой кем-то стратегической операции по изъятию больших ценностей. И люди, готовые нас пристрелить, не испытывали к нам ненависти. Они просто собирались пустить нас в расход. Другое дело, что мне в расход идти не хотелось.
— Дайте хоть опохмелиться, — прохрипел Чуев, и я невольно вздрогнул от этого севшего от страха голоса.
Надо сказать, что Витька, несмотря на похмельное состояние, сумел сообразить, что дело швах. К его чести, следует признать, что он не раскис, не потек гнилым помидором, а лишь косил в сторону расстрельной команды красным после перепоя страшным глазом. Верочка была смертельно бледной, а в ее направленных на меня карих глазах ужас мешался с надеждой. Кажется, она рассчитывала на меня. Прямо скажем, у девочки были завышенные претензии к моей скромной персоне. Расстреливать нас повели двое: синеглазый оловянный солдатик и длиннорукий амбал. Я уже не говорю, что они были вооружены, но, даже будь они безоружны, я бы с ними вряд ли справился. Эти люди знали свое дело и через многое прошли в своей жизни. Мне оставалось только пожалеть, что я не волшебник и теперь уже вряд ли когда-нибудь выучусь этой профессии. Будь он проклят, этот Веневитинов, знал же ведь, куда толкает девчонку, и уж, конечно, догадывался, чем для нее все может обернуться.
— Кажется, у меня в машине есть бутылка. — Голос мой прозвучал не менее сипло, чем у Витьки, хотя я и блистал трезвостью. — Может, разопьем ее на дальнюю дорожку?
— А пусть, — хмыкнул амбал, поворачиваясь к оловянному солдатику. — Больно смотреть, как человек мается с похмелья.
Это чисто русский гуманизм: у нас скорее пьяного пожалеют, чем невиновного. Ну и мужская солидарность кое-что значит. Состояние ведь знакомое многим, если не всем. Мне показалось, что ни амбал, ни синеглазый не были исключением в плотном мужском ряду.
Шансов у меня не было практически никаких. Мало было извлечь из багажника пистолет киллера Коли, так надо было еще снять его с предохранителя. И это под дулами автоматов готовых на все людей. Не знаю, наверное, в моем поведении было что-то, показавшееся Верочке обнадеживающим, но она вдруг бросилась на синеглазого, когда моя рука потянулась к пистолету. Амбал впал в секундное замешательство, не сразу сообразив, стрелять ему в меня или помогать товарищу. Я оказался расторопнее. Сердобольный амбал дернул простреленной головой и мешком свалился на пол. Зато со вторым выстрелом я запоздал. Оловянный солдатик успел разрядить в Верочку свой автомат. Истинный профессионал и редкостная сволочь. Я видел, как вздрагивает повисшее на сильном мужчине хрупкое Верочкино тело, но ни мой крик, ни выстрел моего пистолета ничего уже не смогли изменить в этом мире. Верочка умерла раньше, чем я успел разрядить пистолет в ее убийцу.
— Бежим! — заполошно крикнул Витька, хватая с земли автомат амбала.
Стрелять сын почтенного родителя не умел. Пущенная им очередь ушла в белый свет, как в копеечку. Вот что значит косить от армии. Но в любом случае ему удалось напугать выскочивших на звуки выстрелов людей Зеленчука. Стоять на месте было глупо, заводить машину — некогда. Оставалось положиться на собственные ноги, которые и понесли нас с Витькой к выходу из ангара. И опять нас спасло чудо. Во всяком случае, у наших преследователей были все шансы нас застрелить, но пули почему-то пролетели мимо. Профессионалы тоже, случается, промахиваются с недосыпу. Впрочем, у них еще есть время поправить положение. В моем пистолете остался только один патрон. Я это обнаружил, как только упал за кучей битого кирпича, непонятно зачем сваленного шагах в тридцати от ангара. А в автомате, одолженном Чуевым у амбала, патронов вообще не было. Витька умудрился разрядить магазин за один присест. Мне осталось только посетовать на беспечного Колю, который, отправляясь на дело, не снарядил свое семизарядное оружие надлежащим количеством патронов. Положение наше было хуже некуда. Нас окружало голое и хорошо простреливаемое пространство. При первой же попытке высунуть нос из ненадежного убежища нас мгновенно бы пристрелили.
— Вот гадство, — сказал Витька, рассматривая свою продырявленную чуть ниже колена и залитую кровью ногу. — До свадьбы теперь точно не заживет.
Рана была неопасной. Прямо скажем, несмертельной была рана, но это обстоятельство ничего не меняло ни в Витькиной, ни в моей судьбе. Нас собирались расстрелять из гранатомета. Видимо, наши преследователи считали, что мы еще способны оказать сопротивление, а потому решили не рисковать. У меня не было шансов убить гранатометчика, но я все-таки послал в него свою последнюю пулю. К моему удивлению, фокус удался. В том смысле, что выстрела из гранатомета так и не последовало. А сам гранатометчик куда-то исчез.
— Стреляют, — сделал открытие Витька.
Стреляли, похоже, в ангаре, но у меня не было ни малейшего желания выяснять подробности. Мне удалось перетянуть ногу Чуева ремнем и остановить кровь, это пока все, что я мог для него сделать. Витька, кажется, впал в забытье, во всяком случае, откинулся на битые кирпичи и закрыл глаза. А еще через две минуты утробно завыли моторы, и три КамА3а, волоча за собой тяжелые фуры, один за другим выехали из ангара. Я не знал, кто сейчас управлял машинами, да мне это было и неинтересно. Мне было наплевать на золото, ценности и миллиарды. Единственное, что меня сейчас волновало, это простреленное тело Верочки, которое так и осталось лежать на затоптанном полу ангара, страшное в своей безнадежной неподвижности. Я не мог оставить ее там. А потому и пошел в жутковатый зев, не прячась и не пригибаясь.
На полу ангара в причудливых позах раскинулись шесть человек. Гранатометчик — у самого входа, остальные — у стены, аккуратно уложенные в ряд. Михаила Семеновича Зеленчука я опознал по золотому перстню на указательном пальце. А вместо лица у него было кровавое месиво.
— Добро пожаловать на пир царя Мидаса, граф Феликс, — услышал я за спиной знакомый голос.
Не знаю, откуда он появился, этот человек, возможно, прошел сквозь стену, а может, он действительно дьявол, способный прорастать сквозь землю.
— Где Верочка?
— Ее похоронят. С воинскими почестями. Она это заслужила.
Будь ты проклят, Веневитинов, или как там тебя! У меня в руке был пистолет, в котором, однако, не было патронов, но ведь говорят же, что даже незаряженное ружье хоть один раз да стреляет. Почему бы чуду не случиться именно сейчас. Я думаю, что этот человек вполне заслужил смерти. Пистолет в моей руке сухо щелкнул, но Виталий Алексеевич даже глазом не моргнул.
— Вы сумасшедший, Веневитинов, вы кровавый маньяк.
— Наверное, Феликс. Но это ничего не меняет. Скорее облегчает дело. Ибо против меня за игральным столом такие же сумасшедшие и маньяки. По вашей классификации.
— А что, есть и другая?
— Надеюсь, что есть. Попробуйте сыграть чище, Феликс. Вы ведь игрок. Вам и карты в руки.
Веневитинов сделал несколько шагов в мою сторону и вложил в руку, словно черную метку, зеленую купюру.
— Там название банка и номер счета. Играйте, Строганов. Но помните: за вами Россия, и права на проигрыш у вас нет. И еще помните: с вас спросится, если не на этом свете, так на том. Прощайте.