Авантюристы
Шрифт:
Повиснув у бабушки на шее, он твердил:
— Ах, баба милая, как я рад, как рад, что раньше всех похристосовался с тобой.
Императрица гладила и целовала его.
— И точно, уж лучшего яичка мне никто не даст, — говорила она. — Спасибо, Лев Александрович.
— Не за что, государыня: я знал, что порадую вас этим.
Захар стоял и только головою качал.
— Уж и затейник же у нас Лев Александрович, — рассуждал он, — коли бы не Лев Александрович, у нас во дворце помирать надо от скуки да от делов: один Лев Александрович, спасибо ему, развлекает государыню.
— Правда,
— Да сами его высочество подали мысль: хвалятся как-то на днях, я, говорят, раньше всех поздравил бабу с принятием Святых Тайн, потому что в церкви близко стоял, да и говорят: ах, если б мне и похристосоваться удалось с бабушкой раньше всех! Мне и приди в голову заказать яйцо.
В кабинет является еще одно лицо — высокий мужчине с крупными чертами лица южного типа, с несколько угловатыми, бурсацкими манерами и очень умными, под? купающими глазами. Это вице-канцлер граф Безбородко, бывший действительно когда-то бурсаком киевской академии. В руках у него папка с бумагами. На ходу он неловко кланяется.
— А! Александр Андреевич! С праздником, — приветствует его императрица. — Что у тебя там? Верно, депеши?
— Депеши, государыня, французские, сейчас курьер пригнал.
— Ну, что пишут?
— Франция ожидает от нас обстоятельного изъяснения о связи с нею…
— Какого еще ей обстоятельства! — вспылила императрица.
— Она, государыня, недовольна…
— Недовольна! Я знаю, это все проделки прусского двора.
Она встала и подошла к самому лицу докладчика.
— Ну, чем она недовольна?
— Она недовольна, ваше величество, кратким отзывом на ее предложение и требует…
— Она требует!.. Ну?
— Она просит, для медиации с Портою, на чем решимся мы остановиться в войне турецкой, подозревая des vues d'agrandissements, [15] по случаю отправления флота в Архипелаг.
Екатерина задумалась. Великий князь, воспользовавшись деловым разговором бабушки, ускользнул вместе с Нарышкиным и Захаром в другие апартаменты.
Екатерина прошлась по кабинету и опять остановилась против вице-канцлера.
Note15
Далеко идущие намерения (фр.).
— Я уверена, — сказала она, — такие мысли вперяет ей прусский двор, который желает взять кусок из Польши. [16]
Безбородко молчал. Он боялся перебивать размышления своей повелительницы, хорошо изучив ее женскую находчивость.
— Только же не удастся прусскому двору поймать окуня в мутной воде, — сказала наконец Екатерина весело. — Кстати, — улыбаясь, продолжала она, — тебе, как вице-канцлеру, предстоит немало хлопот с Австрией.
Безбородко опять молчал; как истый хохол, он не был разговорчив, но охотнее слушал других.
Note16
"Дневник
— Император Иосиф в плену, — сказала она весело.
— У кого, государыня? — спросил ошеломленный хохол.
— У Еропкина… На, прочти бумагу.
И она подала ему рапорт Еропкина о нашем злополучном герое, о бароне фон Вульфе. Затем подошла к своему столу, взглянула на исполинское яйцо, справилась тут же, который час, и сказала, обращаясь к Храповицкому, который давно сидел за своим столиком и усердно перлюстрировал почту:
— Что, ничего не нашел?
— Ничего, ваше величество.
— Так возьми перо и бумагу, а я тебе продиктую об этом Вульфе: надо его выслать из России… Он уже был раз замешан по делу Зановичей и Зорича.
Храповицкий приготовился писать.
— Пиши: "Петр Дмитриевич! На донесение ваше о случившемся происшествии у содержащегося под стражею иностранца Вульфа с секретарем нижнего надворного суда Смирновым…" Написал?
— Написал, государыня.
— Пиши дальше: "…не можем мы иного сказать, кроме одобрения резолюции, вами данной, примечая, что ежели бы лучший был присмотр за подстражными, то не могло бы и того случиться". Готово?
— Готово, ваше величество.
— Подай.
Храповицкий подал написанное. Императрица прочла, обмакнула перо в чернильницу и крупно подписалась: Екатерина.
В дверях показалась полная и красная физиономия Марии Савишны.
— Что, Савишна?
— Пора чесаться, государыня.
— Иду.
XIII. ИЗГНАННИК
Морозным зимним утром 1790 года из Москвы по смоленской дороге ехали, один за другим, два крытых дорожных возка, и тот и другой запряженные тройкой почтовых.
Неприглядна зимняя езда на лошадях. Неприглядны, однообразны, скучны до тоски открывающиеся глазам путника картины. Куда ни обратится взор, везде белые, слепящие глаз равнины. Овражки, бугорки, горки, жалкий кустарник, оголенный лес, на всем этом снег, как саван мертвеца. Вечно мертвая ель чернеет из-за хлопьев снега, как болезненные струпья на белом теле. Однообразная, тоскливая равнина тянется до самого горизонта, до края неба, которое тоже смотрит какою-то тускло-снежною пеленою, из которой при порывах ветра сыплется все тот же снег и снег. Изредка грубо, как-то удушливо каркая, в холодном воздухе пронесется ворона, словно и она ищет улететь куда-нибудь из этого снежного царства. Стебли засохшего бурьяна, торчащие из снега, кажутся такими жалкими, покинутыми.
Однообразно, тоскливо позвякивают колокольчики под дугами коренных. Визг полозьев отдается в сердце, словно бы и тем стало снежно и холодно.
Плотно закутавшись в медвежью шубу и надвинув почти до глаз бобровую шапку, скучающими глазами глядит на белую равнину из переднего возка белокурый мужчина, и в глазах этих как бы отражается воспоминание о других местах, о других картинах. Рядом с ним сидит молодая женщина в богатой куньей шубке, с головою, плотно укутанною белым пуховым платком. Красивые черные глаза ее, видимо, заплаканы.