Авиация великой войны
Шрифт:
Теперь городом владели французы. Вражеская артиллерия нанесла значительные повреждения мосту и зданиям – все это сейчас было перед моими глазами. Многие крыши сорваны, да и весь город имел жалкий вид. Я оторвал взгляд от земли и стал осматривать небо в поисках движущегося пятнышка.
Вдруг сердце забилось чаще, потому что, стоило мне бросить взгляд в сторону Германии, я действительно увидел точку. Там, на высоте приблизительно равной моей, висел осиный силуэт аэроплана. Мной овладело опасение, не заметил ли он меня первым, пока я прогуливался над Понт-а-Муссоном, и не замыслил ли какую ловушку, прежде, чем это сделаю я. Мы продолжали сближение лоб в лоб в течение двадцати секунд, пока практически не вышли на дистанцию прицельного огня. И тут я с
Внезапно француз взмыл вверх и попытался зайти мне в хвост. Делал он это в шутку или нет, но я не мог позволить подобного маневрирования, так что я быстро спикировал под него и в свою очередь занял выгодную позицию. „Ньюпор“ маневреннее „СПАДа“ и несколько быстрее в скороподъемности; в общем, незнакомец быстро убедился в том, что встретил достойного противника. Но, к моему изумлению, парень продолжал кружить вокруг моей машины, пытаясь поймать меня в прицел пулеметов. Я заинтересовался: может это какой-то идиот, который не способен узнать союзника. Или это действительно бош, летающий над нашей территорией на захваченной французской машине? Последняя версия казалась наиболее правдоподобной, но когда я снова пролетал мимо, то развернул плоскости по направлению к нему, чтобы он смог увидеть американские кокарды с белым центром на моих крыльях. Это представление, очевидно, удовлетворило моего настойчивого друга, и он вскоре отвернул, что позволило мне продолжить выполнение задания. Я извлек еще один урок из этого маленького эпизода. С тех пор я не оставлял шансов на преимущество ни одному аэроплану в поле зрения – будь то друг или враг. Бывает, что друзья стреляют лучше случайного противника».
24 апреля – Рикенбекер: «В полдень, когда я был на дежурстве, пришло тревожное сообщение о появлении боша над Сен-Мийелем. В тот день тучи висели низко над землей. Самым решительным образом я был настроен сбить своего боша при любых обстоятельствах. Итак, вылет точно в направлении вражеских позиций, высота – около 3000 футов. На такой маленькой высоте моя машина представляла прекрасную мишень для „Арчи“ [168] , так как после первого выстрела по мне они смогли определить точную высоту облачности, и понять, что я находился сразу под ней. Соответственно и мне стало понятно, что наступила горячая пора, и я прибегнул к некоторым дополнительным уловкам, пролетая над двумя или тремя батареями.
Буквально через минуту после того, как я пролетел северную часть Сен-Мийеля и „Арчи“ открыли огонь, я заметил впереди вражеский самолет. Я стал заходить на него сзади, посчитав идеальным пересечь линию фронта на половине расстояния до Вердена и перехватить боша с такого ракурса, откуда он меньше всего ожидает нападения. Все было разыграно, как по нотам: я даже недоумевал, как он умудрился не заметить черных разрывов зенитных снарядов вокруг меня. Но враг по-прежнему не показывал видимого намерения оторваться от преследования. Меня терзала мысль: все идет слишком хорошо. Может, это не бош?
Так как это была первая немецкая машина, которую я повстречал в воздухе, – а её принадлежность я установил лишь по очертаниям плоскостей и фюзеляжа, – то я решил получше рассмотреть опознавательные знаки, прежде чем открывать огонь, и убедиться, что на машину нанесены черные кресты. Поэтому я убрал палец с гашетки и нырнул поближе.
Да! Это был бош. Но вместо черного креста, он нес черную кокарду! Черная кокарда с белым центром. Нечто новенькое, по крайней мере, такие опознавательные знаки не были известны в нашем штабе. Вобщем, он не был другом, и я мог сбивать его. Но почему он так любезно подставляется под мои пулеметы?
И тут мне припомнились наставления относительно вражеских наблюдательных машин, которые часто повторял майор Лафбери: „Всегда помните – это может быть ловушкой!“ Я быстро оглянулся через плечо – очень своевременно! Из облаков над моей головой вывалился прекрасный черный истребитель „Альбатрос“, который прятался там, ожидая, пока я влезу в ловушку. Тяну за ручку и взмываю, вися „на винте“ и не думая больше о легкой добыче, что осталась подо мной.
С удовольствием обнаруживаю, что я проворней соперника не только по скороподъемности, но и по маневренности. Через несколько секунд я уже над ним и снова жму на гашетки, чтобы сделать свои первые выстрелы в большой войне, как вдруг решаю еще раз взглянуть, не притаился ли сверху еще кто-нибудь, наблюдающий за нашей возней и намеренный присоединиться, пока мое внимание отвлечено. Бросаю быстрый взгляд через плечо.
Моментально забываю о преследовании бошей – мной овладевает огромное желание добраться домой как можно быстрее. Два немецких аэроплана заходят на меня в атаку с расстояния в 500 ярдов. Я решил не выяснять, сколько ещё машин находится за ними. До меня дошло, в какую изумительную западню меня завели неопытность и глупость. Это были гонки на выживание.
По пути домой мне довелось пережить целую гамму чувств. Я верил в то, что немецкие самолеты не слишком хороши и что у нас есть возможность оторваться от них в любой момент. Когда я оглядывался назад и убеждался, что они настигают меня, несмотря на все мои маневры, то проникался своего рода восхищением перед их отточенным умением летать, смешанным с невыразимым презрением к суждениям инструкторов, якобы знавших все о немецких аэропланах. Я кабрировал, пикировал, штопорил и маневрировал скоростью. Они разгадывали каждый маневр и продолжали настигать меня. На какое-то мгновение я оказался в выгодной позиции и решил выжать из нее все. Резко изменив курс, стал карабкаться вверх. После тридцати минут, полностью посвященных попыткам стряхнуть с хвоста моих преследователей, я выполз из „укрытия“ и с удовольствием направился домой. На поле два добрых старых друга ждали моего возвращения. Какую тревогу им довелось бы пережить, узнай они в какую передрягу я попал!»
25 апреля – В ночь один немецкий самолет отправился к Парижу для бомбардировки, но был принужден к посадке в районе Ножан-Лерто; в эту ночь французские зенитчики выпустили 1307 снарядов.
29 апреля – Рикенбекер: «От северной части Понт-а-Муссона в нашем направлении летел истребитель. Он находился на высоте, примерно равной нашей. В тот же миг, когда я увидел его, то узнал в нем ганса по знакомым очертаниям их нового „Пфальца“. Более того, моя уверенность в Джеймсе Нормане Холле была такова, что я знал: он не мог допустить ошибки. А он по-прежнему набирал высоту, точно сохраняя позицию между сиянием солнца и приближающимся самолетом. Я же буквально вцепился в Холла. Ганс неуклонно сближался, не подозревая о грозящей опасности, так как мы полностью находились на фоне солнца.
С первым же пике машины Джимми, я оказался рядом. Мы располагали преимуществом по высоте над противником по крайней мере в тысячу футов, и нас было двое на одного. Он мог уйти от нас в пикировании, так как „Пфальц“ превосходен в этом маневре, в то время как наши более скороподъемные „Ньюпоры“ обладали маленькой забавной привычкой избавляться от обшивки крыльев при слишком неистовом нырянии через воздух. Шансов удрать у боша не было. Его единственным спасением могло стать пикирование к своей территории.
Все эти мысли пронеслись в моем сознании подобно вспышке, и я мгновенно определил для себя тактику предстоящего боя. Пока Джимми заходит в атаку, я, сохраняя высоту, буду держаться с другой стороны „Пфальца“, отрезая гансу путь к отступлению. Прежде, чем я изменил курс, германский пилот заметил, как я выхожу из лучей солнца. Холл находился почти в половине расстояния до него, когда тот задрал нос и стал бешено набирать высоту. Я пропустил его и оказался с другой стороны как раз в тот момент, когда Холл открыл огонь. Не думаю, что бош вообще заметил „Ньюпор“ Холла.