Авиатор: назад в СССР 11

Дорин Михаил

— Ограничение угла атаки 20°, — сказал я по внутренней связи.

— Это для строевых лётчиков. У нас есть возможность превысить это значение, ответил Морозов, выводя машину в горизонтальное положение.

Отработали весь комплекс со стреловидностью крыла 45°. Теперь перешли на 72°. А Николай продолжает «играться» с углом атаки. Для кого написаны ограничения? Или он уже себя испытателем со стажем почувствовал?

— Ещё одну «вираж-спираль» и заканчиваем, — сказал Морозов и начал выполнение манёвра.

По нашему заданию

есть выполнение режима для снятия потом балансировочной кривой. Высота 6000 метров и мы начинаем выполнять плавный разворот. Постепенно Морозов увеличивает крен и отклоняет при этом ручку управления самолётом на себя. И каждый раз отклонение идёт «ступенчато» — задерживаемся в каждом положении на несколько секунд.

Высота уменьшается, приборная скорость и перегрузка растут. А вот режим работы двигателя менять нельзя.

Придавливать к креслу начинает знатно. Ещё немного и окажемся вниз головой, но это в данном режиме нормальное явление.

— Угол атаки 26°, — подсказал я. — Дальше не тяни.

По инструкции вообще 24° максимально можно задирать нос.

— Нормально, — ответил Николай, но стрелка прибора начала отклоняться дальше.

Двигатель на максимальных оборотах. Морозов продолжает увеличивать крен и тянет ручку на себя.

Пошло резкое скольжение на крыло.

— Вывод! — громко сказал я, но самолёт оказался быстрее.

Свалились!

Глава 8

Началось вращение влево. Болтает из стороны в сторону. Я будто в роли виниловой пластинки сейчас. Про Морозова даже не думаю. Но он никак не может справиться. Время идёт на секунды, а мы уже почти на высоте «выхода из кабинета».

— Правая нога, правая нога, — спокойно говорю я, зажимая кнопку выхода на связь.

Реакции Николая ноль и две десятых. Слегка только правая педаль пошла отклоняться, но этого мало. Такое ощущение, что в передней кабине Коля занят чем-то другим.

Ещё виток, и высота уменьшается со страшной силой. Что-то нам говорят в эфире, но я не слушаю. Отбрасываю все мысли о том, что Морозов — лётчик хороший и сам справиться. Надо уже самому действовать.

Отклоняю правую педаль против вращения, а ручку управления полностью на себя и влево. Но она будто бы уже на упоре. Словно не хватает каких-то миллиметров.

Твою за ногу! Скорее всего планшетка у этого болвана на ноге и не даёт мне поставить ручку в крайнее левое положение.

— Убери её! Убери, — громко сказал я.

Даже не стану сейчас разбираться — в эфир вышел или по внутренней связи. А этот хрен молчит. Ручка управления не идёт дальше.

Вращение продолжается. Секунды тянутся очень долго, высота падает. Пора бы уже прыгать, но команду может мне дать только Николай.

И как-то темно становится. Мы словно в пучину погружаемся. Кажется, вот-вот мы сможем вырваться из этой адской карусели. Но приборы надежды не дают.

— 087,

не молчи! — услышал я голос руководителя полётами.

Клевок раз, клевок два. Высота ниже 3000 метров… Есть! Мне удалось додавить ручку управления самолётом. Взгляд на указатель скорости и вот она начала расти.

Перешли на пикирование! Органы управления я поставил в нейтральное положение. Жду, когда можно будет аккуратно вывести самолёт в горизонтальный полёт.

Скорость подошла к отметке 500 км/ч. Я аккуратно потянул ручку управления на себя и начал выводить самолёт в горизонтальный полёт.

— Я сам, — проворчал Морозов, сам выровнял нос самолёта по линии горизонта. — 087й, работу закончил. Заход с визуального рассчитываю, — доложил руководителю полётами Николай.

Пока мы не выпустили тормозной парашют на полосе после посадки, я молчал. Не хотел нервировать человека, которому ещё предстоит посадить самолёт. Однако на рулении не выдержал и подсказал, что крыло следовало бы сложить. Иначе мы сейчас кому-нибудь голову так снесём.

— Не та стреловидность, Николай. Обрати внимание, — сказал я, когда мы освободили полосу и занимали магистральную рулёжку.

— Родин, помолчи, — ответил он, и только сейчас поставил крыло в положение 72°.

На стоянке я ожидал, что мы нормально обсудим полёт. Разберём ошибки и Морозов признается, что он балбес и его планшет, чуть не стоил нам с ним жизни.

Открыв фонарь и впустив свежий морозный воздух, я почувствовал дрожь в теле. Холодно стало жутко. Куртка, насквозь промокла от напряжения. Когда Морозов вылез из кабины, в руке у него был тот самый планшет, а на левой ноге — отпечаток от ремешка. Да и на самом планшете была характерная выемка от ручки управления самолётом. Ода небольшая деталь могла привести к катастрофе.

Молчать я уже не мог. Мои догадки оказались верны.

— Коля, пошли отойдём, — сказал я, спустившись на бетонку.

— Сейчас не могу…

— Можешь, — настойчиво сказал я, поскольку твердолобость этого красавца мне уже надоела за весь полёт.

Поблагодарив техников за работу, мы направились в лётную комнату. Я намеренно не шёл быстро, чтобы поговорить на улице без свидетелей.

— Чего ты хочешь, Родин? — спросил Морозов.

— Зачем это надо было делать? Чего и кому ты хотел доказать?

— Всё было нормально, пока ты не начал вмешиваться в управление.

— Балбес, тебе вот эта штука не дала нормально ручку отклонить. И ты начал её снимать. Потерял время. А когда снял, я уже вывел самолёт. Не так разве было? — сказал я, тыкая пальцем в планшет Николая.

— Ты ещё и в эфир начал говорить. Теперь всем будет известно, что я ушёл в сваливание, — цокнул языком Морозов. — Из-за тебя между прочим.

Это он зря! Надоело уже слушать его речи о том, какой он крутой, но ему не дают проявить себя. Я остановился и потянул к себе Николая.