Австралийские рассказы
Шрифт:
В большинстве сражений победителем оказывался Однокрылый; он неистово осыпал камнями других мальчишек, и те постоянно ходили в синяках. Он считался самым метким стрелком в округе, хотя у него была только одна здоровая рука, — но для того чтобы швырять камни или орудовать палкой, одной руки было достаточно. «В атаку, ребята!» — с этим боевым кличем Однокрылый первым бросался вперед, подавая пример своему войску.
Прошло несколько недель, и ребят потянуло на более мирные игры. Даже силач Дик, который так здорово умел работать кулаками, и тот до смерти хотел просто играть, а не швыряться день за днем камнями. Но он побаивался Однокрылого;
Однажды большинство ребят не пришло на пустырь, где собирались армии и объявлялись сражения. Они прошли почти целую милю до другого пустыря, чтобы погонять там в футбол. Однокрылый со своей армией последовал за ними. В самый разгар игры Однокрылый закричал: «В атаку!». Его армия с гиканьем и свистом ворвалась на поле и набросилась на футболистов.
Ребята запросили мира. Они предлагали Однокрылому комиксы, солдатские пояса, каски и даже пачку сигарет. Короткая левая рука Однокрылого беспомощно висела, но он привычно сжал правый кулак и с издевкой посмотрел на мальчишек.
— Подлые трусы, вот кто вы. Верно я говорю, Дик?
Его помощник снисходительно усмехнулся в ответ.
— Бьюсь об заклад, — сказал он, — ты один мог бы уложить троих зараз. А вдвоем мы справимся и с шестью. Попробовать?
Дик угрожающе повернулся к мальчишкам, все еще сохраняя свой добродушный вид. Ответа не последовало. Ребята уставились на свои ботинки. Но один хитрый парнишка сунул руку в карман и вытащил оттуда значок американской морской пехоты.
— Послушай, Однокрылый, — сказал он, — возьми его и не мешай нам продолжать игру. Мне такой значок ни к чему, а тебе пригодится. Это вещь для настоящего солдата.
Однокрылый был польщен, но ничем не выдал этого. Он небрежно взглянул на эту драгоценность с видом пресыщенного, недоверчивого знатока и, только продемонстрировав полнейшее равнодушие, согласился прикоснуться к значку. Он подержал значок в руке, словно взвешивая, притворился, что собирается возвратить его, и наконец приколол к лацкану своей куртки.
— У моего дяди Тома вся грудь в значках, — сказал он, — и в медалях. Он, наверно, лучший боец во всей армии. Понадобилось много немцев, чтобы взять его в плен. Им пришлось окружить его автоматами и пулеметами.
Со вздохом облегчения мальчишки повернули к полю. Однокрылый подмигнул Дику и потом крикнул вслед ребятам:
— Все сюда! Слышите?
Ребята покорно остановились и обернулись к нему.
— С этой минуты вы будете подчиняться моим приказам, — сказал он, подражая своему любимому киногерою. — И если я прикажу сражаться, будете сражаться. Ясно?
Но с тех пор Однокрылый оставил ребят в покое. Он как-то неожиданно повзрослел и стал искать развлечений за пределами знакомой улицы. Теперь они вместе с Диком часто уходили в город и там присоединялись к группам солдат или моряков, собиравшихся под часами у вокзала Флиндерстрит. Они громко разговаривали и, подражая взрослым мужчинам, свистели вслед девушкам, гулявшим по скверу. Они кричали и гикали, когда американская военная полиция набрасывалась на солдат, пуская в ход тяжелые желтые дубинки. Они не молчали и тогда, когда австралийская военная полиция загоняла солдат в тюремные машины. Подобно солдатам и
— Вот погодите, кончится война, — кричали они, подражая солдатам.
После одного крупного сражения перед вокзалом, когда американская и австралийская военная полиция одержала победу над солдатами-союзниками, ребята бежали почти до самого дома, сочувственно обсуждая судьбу, постигшую их друзей, которых отправили на гауптвахту.
— Они говорят, что набили ранцы камнями, — сказал Дик.
— В следующий раз им надо бы захватить и дубинки, — отозвался Однокрылый, — полицейские ни за что бы не справились с ними, если бы орудовали одними кулаками. Они совсем не умеют драться.
— Один из них здорово дрался, — сказал Дик. — Я долго следил за ним. Настоящий чемпион. Посмотрел бы ты на его кулаки — как два молота.
— Мой дядя Том запросто справился бы с ним, — сказал Однокрылый. — Он здорово умеет драться. Он был боксером.
Говоря это. Однокрылый вызывающе посматривал на своего спутника, но тот не выразил и тени недоверия.
Дядя Том был причиной многих драк, но сегодня Дик не был воинственно настроен.
Он вошел за Однокрылым в домик Ингейтов. Даже не посмотрев на миссис Ингейт, штопавшую в кухне носки, ребята прошли мимо и направились прямо в комнатушку Однокрылого. Они присели на кровать, и Однокрылый протянул Дику тетрадь, в которой были наклеены вырезанные из газет фотографии всевозможного оружия.
— Это мне подарил наш сосед, мистер Джонс, — гордо сказал он.
Дик медленно перелистывал страницы. Особенно долго он рассматривал снимок трофейной японской сабли.
— Я бы не отказался от такой штуки. Однокрылый, — сказал он, протягивая тетрадку товарищу.
— Я и сам не отказался бы, — отозвался Однокрылый. — Знаешь, Дик, — продолжал он после небольшой паузы, — мне хотелось бы иметь кривую саблю, мне о них рассказывал мистер Джонс. Такими в ту войну сражались турки. Ты знаешь… в ту войну, когда воевал твой дед. Так вот, такой саблей можно рассечь надвое самый тонкий волосок.
— А как ты думаешь, твой дядя привезет пару немецких сабель? — спросил Дик с надеждой.
— Еще бы, — отрезал Однокрылый с такой убежденностью, словно дядя написал ему об этом из немецкого лагеря для военнопленных. — Он привезет пару немецких касок. Ты их видел?
И он и Дик получат свою долю военной добычи! Сомнений в этом не было никаких.
Но когда дядя Том возвратился домой после окончания войны, — это было во время школьных каникул, — он не привез с собой ни сувениров, ни военных трофеев, ни сабель, ни касок. Он даже не был похож на доблестного воина. Это был невысокий, сутулый, худой человек с темными, поседевшими на висках волосами. Хотя после освобождения из немецкого лагеря он некоторое время лечился в английском госпитале, здоровье у него и сейчас было плохое, и ел он очень мало, как ребенок.
Однокрылый ни на минуту не оставлял дядю Тома в покое. Он засыпал его вопросами о сражениях, в которых тот участвовал.
— Я участвовал только в одном бою, — ответил дядя Том. — И ничего толком не видел. Ты знаешь обо всем этом больше, чем я.
Он вообще мало говорил. Большую часть времени Том Ингейт казался погруженным в глубокое раздумье. Обычно он сидел в кухне на стуле, слегка наклонившись вперед, положив на колени свои исхудалые руки. В лагере он привык сидеть так целыми часами.