Австралийские рассказы
Шрифт:
— Джимми, — младший мальчик громко всхлипывал, — ты не позволишь им отправить нас в приют — да, Джим? Джимми, ты меня не бросишь?
Он вцепился в рукав брата с умоляющим видом, так хорошо знакомым Джиму. Тедди всегда искал защиты у старшего брата. Когда отец бывал пьян и замахивался на Тедди, удар обычно принимал Джим. Если мачеха давала им ломтик хлеба с вареньем, Джим всегда делил его так, что Тедди доставался кусок побольше.
— Ни в какой приют ты не пойдешь, — обещал он. — Я позабочусь о тебе, малыш. Вот увидишь.
— Ладно, идите ко мне, —
— Это верно, — откликнулись обитатели улицы Роз. — Мы никто вас не бросим.
И дружеские руки потянулись к ним, чтобы похлопать их по плечам, грубые голоса шептали слова утешения.
Маленький балкончик трехкомнатного дома миссис Харрис был защищен от взоров прохожих полосой мешковины, прикрепленной к решетке. Это была «настоящая квартира», как с гордостью заявила миссис Харрис, со специальной посудой, с газовой горелкой и двуспальной кроватью с латунной спинкой и рваным пологом.
— Если вы позволите нам остаться у вас, миссис Харрис, я буду платить вам за комнату, как только получу работу, — горячо пообещал Джим.
Он сдержал слово. Он поступил на штамповочный завод Торренса и стал зарабатывать шестнадцать шиллингов шесть пенсов в неделю, штампуя крышки канистр и собирая распылители.
Тедди ходил в школу и стряпал. Они платили миссис Харрис три шиллинга в неделю и сами покупали себе еду. Улица была добра к ним, помогала им продовольствием и одеждой. По воскресеньям они отправлялись гулять, купались на пляже Бонди, ездили зайцами в трамвае, потому что им было нечем платить за проезд.
Их родители исчезли бесследно. И с твердой решимостью Джим выполнял свое обещание заботиться о Тедди.
Такая странная жизнь продолжалась два года, и братья были счастливы. Через два года Джиму исполнилось семнадцать. Это означало, что теперь он должен был получать двадцать четыре шиллинга три пенса вместо шестнадцати шиллингов и шести пенсов. Поэтому Джиму объявили, что штамповочный завод Торренса больше не нуждается в его услугах. Джим пытался шутить, чтобы не испугать Тедди. Усевшись под фонарем на краю тротуара, он потешно изображал, как десятник Краучер объявлял ему об увольнении.
Шесть семейств решили «складываться» по шиллингу, в неделю, чтобы поддержать братьев, пока Джим не устроится на работу, И в течение многих недель улица Роз помогала им, как верный друг.
Но Джим напрасно, не жалея ног, бродил в поисках работы: он был слишком взрослым. Никто не хотел принимать мальчика семнадцати лет, когда четырнадцатилетний обходился намного дешевле.
Однажды душной ночью, когда их компания, как всегда, собралась под фонарем на углу улицы Роз, один из парней заметил, что «поделом было бы старому Торренсу», если бы кто-нибудь ограбил штамповочный завод. По их мнению, «Джимми имел полное право забрать оттуда все, что сможет».
Джиму эта мысль не особенно понравилась; но остальные решили идти с ним и помочь ему,
Они двинулись сплоченным отрядом на штамповочный завод, словно оборванные бунтари, штурмующие крепость тирана.
В этом предприятии участвовало восемь юношей. Трое из них были схвачены, и среди них оказался Джим. Возможно, сказалось его неумение, — остальные его приятели были гораздо опытнее в таких делах.
Он дрался, как тигр, когда полиция уводила его, и был отправлен в исправительное заведение на неопределенный срок. Страшно беспокоясь о Тедди, он все же ни словом не обмолвился о существовании младшего брата.
На улице было много малышей, и полиция не подозревала о том, что один из них находился на попечении Джима. В течение долгих недель, проведенных в исправительном доме, Джим ежеминутно представлял себе, как Тедди, одинокий и бездомный, бродит по улицам, и чуть с ума не сошел от тоски и тревоги. Но ни разу ему не пришло в голову заговорить о Тедди. Для обитателей улицы Роз и полиция, и ведомство по охране детей, и все другие учреждения, поддерживающие порядок и законность, были врагами.
Если бы он только знал, сколько времени его будут держать в исправительном доме, он не мучился бы так; но этот «неопределенный срок» его беспокоил. Ему объяснили, что все зависит от его поведения; и он был склонен теперь признать, что налет на штамповочный завод был поступком нелепым, пожалуй даже скверным, если хотите.
Только бы знать, как долго будут его держать здесь взаперти!
Он не смог этого вынести. Он бежал. Полиция нашла его и водворила обратно.
Он снова бежал и направился прямо на улицу Роз.
Он постоянно делал безумные попытки удрать, и его всегда находили на улице Роз.
Надзиратель исправительного дома, человек добрый, пытался его уговорить.
— Ты причиняешь себе только вред, Джим, — убеждал он. — Тебя же все равно изловят рано или поздно, так почему же ты пробуешь бежать?
Джим жестко сжал губы. Он ничего не ответил.
Надзиратель вздохнул: он знал, что это значит. Он часто видел, как другие мальчики вот так сжимали губы.
«Будущий преступник», — решил он про себя.
Следующий побег Джим совершил в обществе приятеля, имевшего обыкновение кататься на чужих автомобилях. На суде он доказывал, что собирался воспользоваться этой машиной только для побега, а потом оставить ее где-нибудь на дороге милях в двадцати от города, и владелец получил бы ее обратно.
Джиму должно было скоро исполниться восемнадцать, поэтому его отправили вместе с его приятелем не назад в исправительный дом, а в тюрьму Лонг Бей, как настоящего преступника, и когда он вышел из нее несколько месяцев спустя, его рот был сжат еще жестче, если только это было возможно.
В продолжение всех тоскливых дней и ночей в исправительном доме и в тюрьме он не переставая думал о Тедди.
Он никогда не забывал, что на нем лежит ответственность за Тедди. Миссис Харрис присмотрит за ним, но все-таки ей надо как-то заплатить за это.