Австралийские рассказы
Шрифт:
— Конечно ты, — стал одобрять его Ольсен. — Я же видел, как ты целился.
Лекс разрывался между желанием угодить отцу и великану-шведу и угрызениями совести.
— Они летели так быстро, — не выдержал он. — И сразу повернули. Это было очень неожиданно. Я не успел выстрелить. — Он посмотрел на блестящий синеватый ствол ружья, которое ему подарил отец.
Птицы больше не прилетали, и скоро пришло время вернуться домой. Когда они добрались до катерка, прилив уже покрыл островок и водная гладь распростерлась до самого серо-зеленого берега. Не очень расстроенный, потому что он все-таки ездил пострелять кроншнепов, Лекс сидел молча, пока катерок, стуча мотором,
— Но все-таки, мистер Бишоп, один кроншнеп у вас есть, — сказал швед, вручая ему птицу, когда они пристали к молу.
«Черт тебя побери! — сердито подумал Бишоп, проникаясь сочувствием к сыну. — Ведь ты очень хорошо знаешь, что сам его подстрелил».
Томас Хэнгерсон
Он один забыл об этом
Перевод Е. Элькинд
Над прозрачной лагуной на гладком камне сидел темнокожий мальчик, лениво глядя, как в мелкой воде у берега, охотясь на стайку макрелей, стремительно носятся чайки. Падая камнем на воду, чайки дробили ее на груды алмазных осколков и наполняли воздух тонкими злыми криками. Вдали с гулким грохотом разбивались о края рифа огромные пенистые валы, а у ног мальчика вода вскипала и шипела на мелкой гальке, клокоча и всасываясь в углубления, ни на минуту не устанавливаясь, ни на минуту не умолкая. За спиной его, на другом конце ослепительно белой дороги, городок уже задремал в грозном золоте полуденного зноя, жизнь в нем совсем замерла.
Темнокожий мальчик не знал ничего, кроме этого рифа, песчаного берега, этого моря и городка, и был вполне счастлив, когда, окончив работу в гостинице, подолгу смотрел, как подходят люгеры, как из-за края света над морем поднимаются большие облака.
Сзади послышался легкий шум, едва слышный шорох, похожий на шелест гуаны в траве, и он быстро обернулся. На песке стояла девочка и, задрав голову, смотрела на него. От блеска кораллового песка глаза у нее зажмурились, нос морщился, рот сжался в тугой розовый комочек. Он увидел, что кожа у нее светлая, золотистая, а на плечах под большой соломенной шляпой подпрыгивают льняные кудряшки.
— Здравствуй, мальчик, — сказала она весело, — ты там корабли видишь?
Темнокожий мальчуган соскочил с камня и остановился перед ней.
— Нет, — ответил он серьезно, — кораблей нету. Только люгеры, и то иногда.
Он говорил без акцента и именно так, как говорили в местной гостинице и в почтовой конторе, говорил языком мисс Беллы, Боба Мэйо и почтальона Дэна. Если не считать случайных путешественников, иногда ночевавших в гостинице, другой речи он ни от кого не слышал. Любому взрослому на месте этой девочки показалось бы странным, что эти привычные английские звуки произносят такие толстые и темные, как спелая слива, губы.
— А там, где я жила, кораблей было много. — Она нагнулась, подняла пустую раковину и, приложив ее к уху, на мгновение чутко прислушалась к шепоту струй, вздохам ветра, ко всей трепетной призрачной жизни звуков, которую вдохнули сюда волны. — Я ведь из Перта. А ты откуда?
Темнокожий
— Ух ты, карапуз какой, — проговорила она, когда Дэн опустил темнокожего малыша на прохладный линолеум пола. — Это что же, Дэн, он или она?
— Парнишка. Иду мимо болота, а он орет во все горло, надрывается прямо. Уж не знаю, крокодил, что ли, съел мать, ни одного черномазого рядом не было. Ну, я и взял, не оставлять же его там.
— Само собой. Сколько ему, Дэн, как по-твоему?
— Да кто его знает, — почтальон, сняв широкополую войлочную шляпу, почесал затылок, — годочка два, думаю, будет. Дай ему сладенького, Белла.
Мисс Белла направилась к холодильнику.
— Что ж ты с ним делать-то будешь? — спросила она.
— А что с ним делать? Пусть поживет на почте, пока черномазые не хватились.
— Что ж, это, пожалуй, можно… А как ты его назовешь?
Дэн задумчиво поднял глаза к потолку и вдруг увидел на шкафу бутылку.
— Бренди, — сказал он с сухим смешком. — Что, разве плохо? Бренди Смит!
— Сойдет, — сказала мисс Белла, поморщившись. — Все равно это имя к нему не пристанет, долго он здесь не пробудет.
Но черномазые так и не хватились своего ребенка, и он остался у Дэна, помогал ему чем мог в конторе, а когда подрос, колол дрова или подметал бар в гостинице. Шли годы, а мальчик не сознавал, что в его жилах дремлет кровь тысячи поколений кочевников.
Он снова нахмурился, но девочка уже забыла о своем вопросе. Отодрав ногтем от скалы ракушку, она сказала то, что всегда говорят дети, завязывая знакомство:
— Меня зовут Шейла, а тебя как?
— Бренди, — сказал темнокожий мальчик.
Она рассмеялась звонко, заливчато, и кружившая над водой чайка метнулась в вышину.
— Да разве это имя? Бренди — это же пьют!
— Меня зовут Бренди, — настаивал он добродушно. — Меня так Дэн назвал. Знаете, Дэн, который на почте. А вы теперь будете в гостинице жить? Вы дочка мистера Боба? Из Перта?
— Ну да. Я там в школу ходила, я только в прошлую субботу приехала. А на пляж я каждый день прихожу. Почему я тебя не видела?
Мальчик показал рукой в сторону, горизонта.
— Я был на люгере, — коротко пояснил он. — Три дня.
— Ой, неужели ты моряк? — еще больше заинтересовалась она. — Ты и плавать умеешь?
— Конечно. Глядите! — Он помог ей вскарабкаться на камень и, не задумываясь, стянул с себя джемпер. Кожа под ним была глянцевито-черная, лоснящаяся и гладкая; на спине и боках, когда он закинул руки, упруго перекатились уже начавшие крепнуть мускулы. Он прыгнул, девочка следила за ним затаив дыхание. В прозрачной воде хорошо видно было, как его темное тело, причудливо изломанное и словно растекшееся под водой, проворно заскользило по дну между камнями, будто большая черная рыба. Он то совсем пропадал из виду в густой тени какого-нибудь грота и потом снова выплывал на свет, то неторопливо поворачивался на спину и пускал большой, звучно лопающийся на поверхности пузырь воздуха. Неожиданно его черная голова, опять вынырнула на солнце, рассыпая во все стороны сверкающие капли. Он тряс ею и широко, радостно улыбался.