Австрия в ХХ веке
Шрифт:
Власть наглядно показала жителям венских предместий, на чьей стороне находятся закон и его служители в мантиях и мундирах. Буржуазные круги имели все основания для злорадного торжества – «миф о силе рабочего класса был развеян» (Э. Ханиш).
Социал-демократическая партия объявила однодневную стачку протеста и бессрочную забастовку транспортников, но не решилась призвать отряды шутцбунда к активному сопротивлению произволу власти. Коммунисты, на некоторое время оказавшиеся в первых рядах ее противников, получили из Москвы директиву начать формирование рабочих советов и готовить массы к вооруженному восстанию. Курс на «Венский Октябрь» отражал боевой настрой лидеров Коминтерна, но никак не реальное соотношение классовых сил в Австрии.
Большинство наблюдателей сходилось во мнении, что
Рабочие, напротив, настаивали на необходимости самозащиты, если государство не в состоянии позаботиться об их интересах. Съезд СДПА в октябре 1927 г. стал свидетелем столкновения Реннера и Бауэра, первый из которых выступал за компромисс, а второй – за конфронтацию с лагерем буржуазных партий. Председателю партии Зейцу удалось провести резолюцию, которая высказывалась за коалицию с ХСП ради предотвращения гражданской войны, и в то же время призывала рабочих быть готовыми к тому, чтобы дать отпор наступлению реакции на их права.
В эскалации насилия были виноваты оба лагеря, которые упорно отказывались искать пути навстречу друг другу. Сумев погасить революционную волну, из которой появилась республика на рубеже 20-х гг., ее правящие круги рано успокоились. В австрийском обществе сохранялся конфликтный потенциал, «униженные и оскорбленные» как на правом, так и на левом краю политического спектра жаждали реванша.
«Осознавая собственную слабость, антисистемная оппозиция прибегала к наступательному насилию и тем самым оказывалась в глазах социальных групп, контролировавших государственную власть, серьезной угрозой и провоцировала растущее применение репрессий» (Г. Ботц). Правящие круги не почувствовали, что события июля 1927 г. вышли за рамки этой схемы. Зейпель вполне заслужил прозвище «немилосердного прелата», отдав борьбу с проявлениями насилия и экстремизма на откуп полиции и правосудия. Именно некомпетентные и в известной мере провокационные действия последних разбудили неконтролируемую энергию масс.
Поджог дворца юстиции, несмотря на внешние параллели с поджогом германского рейхстага, не стал зримым символом конца демократического правления в Австрии. Вместе с тем он наглядно показал, что это правление не имеет прочной опоры среди трудящихся масс. Безнаказанность насилия со стороны правых радикалов, его поддержка старорежимной бюрократической элитой вызывали не просто чувство протеста и озлобление, но и вполне осознанное стремление использовать те же методы достижения политических целей. В конце 20-х гг. австрийская республика оказалась у опасной черты, за которой началось медленное сползание к гражданской войне.
4. Авторитарная эпоха Конституционная реформа – Последствия экономического кризиса – Экспансия правых сил – Восстание и путч – Дискуссии об «австрофашизме» – Внешнеполитическая изоляция
Одним из самых ярких проявлений нестабильности Первой республики была правительственная чехарда. За первые пятнадцать лет ее существования сменилось 23 кабинета и двенадцать премьер-министров. В пасхальную неделю 1929 г. объявил о своей отставке канцлер Зейпель. Это стало неожиданностью даже для его ближайших соратников, которые гадали, какой политический маневр задумал «немилосердный прелат». Похоже, Зейпель на время решил уйти в тень, чтобы уже в качестве партийного деятеля более свободно выражать свое отношение к ситуации в стране. Он стал знаменем для тех, кто мечтал о возврате к имперским традициям, хотя сам и не разделял подобную точку зрения. Вот выдержка из его выступления в Тюбингене 16 июля того же года: «У
Одной из составляющих плана по выведению парламента за скобки политической жизни стала конституционная реформа, проведенная правительством Шобера. В заявлении его кабинета, сформированного 26 сентября 1929 г., говорилось: «Нельзя оставлять без внимания то, что именно гипертрофия парламентаризма уничтожила у широких кругов населения интерес к демократии». Шобер, ответственный за кровопролитие 15 июля 1927 г., воспринимался с тех пор общественным мнением страны как ставленник консервативного крыла ХСП. Его назначение вызвало бурю восторга среди лидеров хаймвера, но последние просчитались. Шобер отказался от прямого сотрудничества с ними, выстраивая свой авторитарный курс с опорой не на вольницу правых радикалов, а на силовые структуры государственного аппарата. Это несколько стабилизировало накал политических страстей. Советское полпредство в Вене сообщало осенью 1929 г. в Москву, что «фашистская акция против парламентаризма становится менее активной», и в случае, если хаймверовцы решатся на государственный переворот, рабочий класс выйдет на улицу.
Шобер сумел договориться с лидерами СДПА об изменениях конституции, которые были приняты 7 декабря 1929 г. Речь шла о превращении Австрии в президентскую республику. Ее правящие круги пытались таким образом подкорректировать огрехи парламентской демократии. Конституция предусматривала прямые и всеобщие выборы президента, последний получал право распускать парламент и отправлять правительство в отставку. Новый политический режим испытывал на себе явное воздействие Веймарской Германии. Вместе с тем в нем появились и элементы корпоративного строя, частью верхней палаты парламента стал Совет сословий (St"anderat).
Социал-демократы, одобрившие новый вариант конституции (они голосовали только против нескольких пунктов вроде лишения Вены прав федеральной земли), рассчитывали на то, что их уступчивость будет вознаграждена. Символом смягчения конфликта двух лагерей стало избрание Реннера президентом парламента 29 апреля 1931 г. Еще до этого Зейпель попытался привлечь социал-демократов в «правительство концентрации», чтобы разделить с ними ответственность за последствия экономического кризиса.
Большинство австрийских историков считает, что реализация такого плана давала стране шанс избежать дальнейшей конфронтации, и в то же время подчеркивают, что этот шанс был весьма призрачным. Рейхольд винит в неудаче переговоров лидеров СДПА – их партия якобы «не была готова перепрыгнуть черед тень своей социалистической идеологии». Вряд ли речь шла о стратегии, скорее о прагматике – одному из участников переговоров от СДПА Зейцу приписывается фраза, сказанная тогда: не бывает крыс, которые хотели бы запрыгнуть на тонущий корабль. Уверенность социал-демократов в том, что капиталистический строй достиг дна своего падения, сослужила им плохую службу. Буржуазия, которой они предрекали скорый конец, все более склонялась к крайним, авторитарным методам избавления от страха перед революцией. Тем более что перед ее глазами находились примеры соседей Австрии, Италии и Венгрии.
Неудача переговоров о «правительстве концентрации» заставила социал-демократию захлопнуться в собственной скорлупе, отгородиться от судеб Первой республики. Приверженцы этой партии являлись не просто единомышленниками, их формировала специфическая социальная среда пролетарских кварталов, объединял особый образ жизни просвященного рабочего. Место ежевечерних собраний (Parteiheim) являлось для них тем же, чем для верующих являлась церковь.
В 1932 г. СДПА объединяла в своих рядах в два раза больше членов партии, чем в 1919 г., на нее работало более тысячи оплачиваемых функционеров. В отличие от безработных последним было что терять – теплые местечки в парламенте и административных структурах, налаженный ритм партийной жизни, чувство сопричастности к международному Интернационалу. И тем не менее они не проявили воли к защите демократических завоеваний первых лет республики. «С 1932 по 1934 г. припертая к стене партийная элита сдавала одну позицию за другой» (Ханиш).