Автобиография
Шрифт:
Заметки о «Простаках за границей»
Надиктовано во Флоренции, Италия, апрель 1904 года.
Начну с комментария по поводу посвящения к этой книге. Я написал эту книгу в марте – апреле 1868 года в Сан-Франциско. Она вышла в свет в августе 1869 года. Три года спустя мистер Гудман из Виргиния-Сити, штат Невада, в чьей газете я служил десятью годами ранее, приехал на восток, и как-то раз, когда мы прогуливались по Бродвею, сказал:
– Как вам пришло в голову украсть посвящение Оливера Уэнделла Холмса [60] и вставить его в свою книгу?
Я дал какой-то беззаботный и несущественный ответ, так как полагал, что он шутит. Но он заверил меня, что говорит серьезно, и продолжил:
– Я не обсуждаю вопрос, украли вы его или нет – потому что этот вопрос может быть разрешен в первом же книжном магазине, – я только спрашиваю, как вас угораздило его украсть, ибо именно на этом фокусируется мое любопытство.
60
Холмс,
Предоставить ему эту информацию я не мог, так как у меня ее не было. Я мог бы под присягой показать, что ничего не крал: таким образом, мое самолюбие ничуть не было задето, а дух – растревожен. В сущности, я полагал, что он спутал мою книгу с какой-то другой, сейчас попадет в неловкое положение и уготавливает скорбь для себя и триумф для меня. Мы вошли в книжный магазин, и он попросил «Простаков за границей», а также изящную, синюю с золотом, книжечку стихов доктора Оливера Уэнделла Холмса. Он раскрыл обе эти книги на страницах с посвящениями и сказал:
– Прочтите их. Ясно, что автор второго украл первое, не так ли?
Я был сильно пристыжен и невыразимо изумлен. Мы продолжили нашу прогулку, но я был не в состоянии пролить ни единого луча света на тот его первоначальный вопрос. Я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел посвящение доктора Холмса. Я знал стихи, но посвящение было для меня новостью.
До разгадки тайны я добрался только через несколько месяцев, и она явилась ко мне любопытным и в то же время естественным способом, ибо естественный способ, предоставляемый природой и устройством человеческого ума для обнаружения забытого события, состоит в том, чтобы задействовать для его воскрешения другое забытое событие.
Я получил письмо от его преподобия доктора Райзинга, который был в мое время приходским священником епископальной церкви в Виргиния-Сити. В этом письме доктор Райзинг упоминал ряд событий, которые произошли с нами шестью годами ранее на Сандвичевых островах [61] ; среди прочего он вскользь упомянул скудость отеля «Гонолулу» в смысле литературы. Поначалу я не распознал значение этой ремарки: она ни о чем мне не напоминала, – но некоторое время спустя меня вдруг осенило! В отеле мистера Кирхофа была только одна книга – первый том из синей с золотом серии доктора Холмса. В течение двух недель я имел возможность хорошо ознакомиться с его содержанием, потому что перед этим объехал большой остров (Гавайи) верхом на лошади и натер седлом столько мозолей, что если бы они облагались пошлиной, я бы разорился. Из-за них мне пришлось две недели просидеть в своем номере, без одежды, страдая от непрерывной боли, в обществе одних только сигар и маленького томика стихов. Разумеется, я читал их почти непрестанно, прочел от начала до конца, затем прочел в обратном порядке, затем начал с середины и прочел в оба конца, затем задом наперед и вверх ногами. Короче говоря, я зачитал книгу до дыр и был бесконечно благодарен руке, которая их написала.
61
Сандвичевы острова – устаревшее название Гавайских островов.
Здесь мы имеем пример того, что может сделать повторение, ежедневное и ежечасное на протяжении значительного отрезка времени, когда человек просто читает для развлечения, без мысли или намерения сохранить в памяти прочитанное. Это процесс, который с течением лет выхолащивает всю суть из знакомого стиха Священного Писания, не оставляя ничего, кроме увядшей шелухи. Но в этом случае вы по крайней мере знаете происхождение шелухи, а в рассматриваемом примере я явно сохранил шелуху, но со временем забыл, откуда она взялась. Она пролежала, забытая, в каком-то темном закоулке моей памяти год или два, затем всплыла на свет, когда мне потребовалось посвящение, и была немедленно и ошибочно принята за плод моей счастливой фантазии.
Я был неопытен, я был невежествен, тайны человеческого разума все еще оставались для меня книгой за семью печатями, и я сдуру посмотрел на себя как на закоренелого, не достойного прощения преступника. Я написал доктору Холмсу, рассказал ему всю эту неприглядную историю и в пылких выражениях умолял его поверить, что я вовсе не намеревался совершать это преступление и не знал, что его совершил, пока меня не поставили перед лицом ужасной очевидности. Его ответ у меня затерялся, лучше бы я позволил себе затерять какого-нибудь своего дядю. Их у меня избыток, причем многие из них не представляют для меня никакой реальной ценности, а то письмо было единственным и бесценным, неизмеримо важнее всякого дядьства. В нем доктор Холмс добрейшим и целительнейшим смехом посмеялся над всем этим делом и обстоятельно, в замечательных выражениях заверил меня, что в невольном плагиате нет греха. Он пояснил, что я совершаю его каждый день, что он совершает его каждый день, что каждый живущий на земле человек, который говорит или пишет, совершает его каждый день, и не просто раз или два, но всякий раз как открывает рот. Что все наши формулировки суть разнообразные ожившие тени, отбрасываемые тем, что мы читаем, и ни одна наша удачная фраза никогда не является собственно нашей, в ней нет ничего собственно нашего, кроме некоего легкого изменения, порожденного нашим темпераментом, характером, окружением, образованием и ассоциациями. Это легкое изменение и отличает нашу фразу от манеры высказывания другого человека, отмечает ее нашим особым стилем и делает на данный момент нашей собственной, все остальное из нее является старым, шаблонным, антикварным и несущим в себе дыхание тысяч поколений тех, которые пропустили его через свои уста до нас!
За тридцать с чем-то лет, прошедших с тех пор, я убедился, что доктор Холмс был прав.
Мне бы хотелось дать примечание к предисловию «Простаков». В последнем абзаце этого короткого предисловия я говорю о владельцах газеты «Дейли альта Калифорния», которые «отказались от своих прав» на определенные корреспонденции, которые я написал для этого издания, будучи в поездке на пароходе «Квакер-Сити». Тогда я был моложе, теперь седовлас, но обида этих слов терзает меня, когда я сейчас, через много лет, перечитываю тот абзац, перечитываю, пожалуй, впервые с тех пор, как он был написан. Права были, это верно, – такие права, которые сильные способны приобрести над слабыми и отсутствующими. Когда-то, в шестьдесят шестом году, Джордж Барнс предложил мне сложить с себя обязанности репортера в его газете, сан-францисской «Морнинг колл», и несколько месяцев после этого я был без денег и без работы, затем в моей судьбе произошел благоприятный поворот. Владельцы сакраментской газеты «Юнион», крупного и влиятельного ежедневного издания, отправили меня на Сандвичевы острова, чтобы я писал оттуда по четыре корреспонденции в месяц, по двадцать долларов за штуку. Я пробыл там четыре или пять месяцев, а вернувшись, обнаружил, что являюсь чуть ли не самым известным честным человеком на Тихоокеанском побережье. Томас Магуайр, владелец нескольких театров, сказал, что теперь мне самое время сколотить состояние – ковать железо, пока горячо! – занять лекционное поле! Я так и сделал. Я анонсировал лекцию о Сандвичевых островах, закончив объявление такой припиской: «Входная плата один доллар, доступ слушателей начинается в половине восьмого, неприятности начинаются в восемь». Истинное пророчество. Неприятности действительно начались в восемь, когда я обнаружил себя перед единственной аудиторией, с какой когда-либо сталкивался лицом к лицу, ибо страх, который наполнил меня с головы до пят, был парализующим. Он продолжался две минуты и был горек как смерть, память о нем неизгладима, но он имел и свои преимущества, поскольку сделал меня свободным от робости перед слушателями на все последующие времена. Я выступал с лекциями во всех важнейших калифорнийских городах и в Неваде, затем прочел еще одну-две лекции в Сан-Франциско, после чего вернулся с этого поля богатым – по моим меркам – и решил отправиться из Сан-Франциско на запад, в кругосветное плавание. Владельцы «Альты» наняли меня написать отчет о путешествии для их газеты – пятьдесят корреспонденций размером полторы колонки каждая, что должно было составить примерно две тысячи слов, по двадцать долларов за каждую корреспонденцию.
Я поехал на восток, в Сент-Луис, чтобы попрощаться с матерью, но потом зажегся проспектом капитана Дункана отправиться в экспедицию на пароходе «Квакер-Сити», что в результате и сделал. Во время поездки я написал и отослал те самые пятьдесят писем, шесть из них не дошли по адресу, и, чтобы выполнить свой контракт, я написал шесть новых. Затем скомпилировал лекцию о поездке и прочел ее в Сан-Франциско с большой денежной выгодой, а затем перенес бизнес за пределы города и ужаснулся результату: меня совершенно забыли – в залах, где я выступал, не хватило бы людей, чтобы составить жюри присяжных на следствии по делу о моей утраченной репутации! Я навел справки относительно этого странного положения вещей и выяснил, что расчетливые хозяева несметно богатой газеты «Альта» обеспечили себе авторское право на все те бедные маленькие двадцатидолларовые корреспонденции и угрожали судебным преследованием любому изданию, которое отважится перепечатать из них хотя бы абзац.
Вот тебе на! Я подрядился написать большую книгу о путешествии для издательства «Американ паблишинг компани» в Хартфорде и предполагал, что мне потребуются все те письма, чтобы ими ее заполнить. Если владельцы этого украдкой приобретенного авторского права вдруг не позволят мне использовать письма, я окажусь в неловкой ситуации. Именно это они и сделали: мистер Мак… как там – я забыл концовку его фамилии [62] – сказал, что собирается сделать из этих писем книгу, с тем чтобы вернуть ту тысячу долларов, которую они за них заплатили. Я сказал, что если бы они действовали честно и благородно и разрешили прессе страны использовать эти корреспонденции или отрывки из них, моя лекционная поездка по побережью принесла бы мне десять тысяч долларов, тогда как «Альта» лишила меня этой суммы. Тогда он предложил компромисс: он опубликует книгу и уделит мне с нее десятипроцентный гонорар. Компромисс меня не устроил – я так и сказал. Я был теперь совершенно неизвестен за пределами Сан-Франциско, продажа книги будет ограничена только этим городом, и моего гонорара хватит только на три месяца, тогда как мой восточный контракт, будь он исполнен, мог бы принести мне хороший доход, поскольку я имел некоторую репутацию на Атлантическом побережье, приобретенную публикациями шести путевых корреспонденций в нью-йоркской «Трибюн» и одной или двух – в «Геральд».
62
20 мая 1906 г. Сейчас я вспомнил – Маккреллиш. – Примеч. авт.