Автохтоны

Галина Мария Семеновна

– Но у меня нету. Я больше по изо. Гравюры, плакаты. Не нужны плакаты?

А ведь мог бы сказать – да, конечно, достать из вон того разбухшего кожаного портфеля перетянутую бечевкой стопку растрепанных листков. Так не бывает. Жаль.

– А у кого может быть?

Человек-цыпленок задумался.

– Библиотеки? Там время от времени списывают фонды.

Наверняка у цыпленка там связи. Обхаживает пожилых библиотекарш, цветы дарит, конфеты. И они ему сливают, когда идет списание. И он приезжает, роется, отбирает ценное. Тоже

своего рода такой Шпет. Или Воробкевич. Жуки-навозники культуры.

Цыпленок топтался с ноги на ногу, на нем были фетровые ботинки «прощай молодость», кажется, женские. Почему они все такие странные? Те, кто имеет дело со старыми вещами.

– Я ищу все, что связано с литературной группой «Алмазный витязь».

– Не слышал, – сказал цыпленок.

– Была тут такая. У. Вертиго. Нина Корш, Кароль Баволь.

– А, Баволь. Художник? Он вроде бы совсем недавно умер.

Совсем недавно, это, господи, когда?

Человек-цыпленок приблизился на шаг, осторожно ступая между книгами, вытянул шею, отчего еще больше стал похож на цыпленка-переростка.

– Я попробую достать, – сказал он интимно, – но это будет стоить недешево.

У кого? Еще один собиратель? Прикормленная цыпленком библиотекарша?

Солнечные лучи упали на стену, и от нее струйками повалил пар, словно внутри была замурована небольшая паровая машина. Недешево – сколько это? А, ладно!

– Завтра подойдите примерно в это же время.

– Спасибо, – сказал он, – а скажите, все эти эмигранты? Что с ними случилось потом?

Со стены взлетела и повисла в воздухе, трепеща крыльями, взъерошенная крохотная птичка. Воробей? Странно, когда кто-то летает вот так, за здорово живешь. Странно и неприятно.

– То же, что со всеми, – сказал цыпленок.

* * *

До чего мерзкий климат. А он-то думал, тут будет тепло.

– Может, кто-то и успел уехать, но никто почти не успевал. Всегда кажется, есть еще время. Завтра. Послезавтра. На следующей неделе. Как же так – уехать? Ведь все так налажено. Любимая кондитерская. Кофейня. Клиенты, дом. Что, все бросить и уехать? А мамин буфет? А сервиз, который на свадьбу? А кошка? Кому оставить кошку?

– Кошку… конечно.

– Когда пришли немцы, – сказал цыпленок, – было то же самое. Как – уезжать? Куда, зачем? Нас там никто не ждет. Не может быть, чтобы это безумие длилось долго. Это совсем скоро закончится, вот увидите. И потом, а как же моя клиника? А моя сапожная мастерская? А мои книги? Мальчик только-только пошел в ешиву… А мамин сервиз? А серебро? А, в конце концов, кошка?

– Кошка, – повторил он, – да.

– Вон там стоит, видите? В пальто. Черном таком. Иудаика. Ханукии, меноры, бсамим. Мезузы. Йад. Знаете, что такое йад?

– Нет.

– Указка для чтения торы. Серебро, скань. Чернь. Прекрасная работа. Тонкая. Сюда не берет. Но если нужно, может принести. Договориться?

– Я понял. Спасибо. Нет, мне не

нужна иудаика.

– У Юзефа были? Подделка. Дешевая подделка. Эта его рыба…

– Я знаю, – сказал он машинально, – у его мамы были проблемы с рыбой.

– Да не в том же дело! Просто, ну… Все сидят и едят, и говорят, ах, как это мило. Как это… этнографично! – Последнее слово цыпленок чуть ли не выплюнул.

Он, защищаясь, поднял ладони.

– Я просто поел в ресторане. Мне его порекомендовала пани Агата.

– Пани Агата, да. Юзеф ей платит, чтобы она направляла клиентов, вы не знали? И чтобы одевалась так, как одевалась. Людям приятно, что еще сохранились традиции. К тому же у кого спросить, как не у человека с собакой? Все всегда все спрашивают у хозяев собак.

– Но она намекнула, чтобы я не брал рыбу. Так не делают за деньги.

– Это потому, что ей еще и греческая ресторация накидывает. Она и масонскую ресторацию рекламирует. Просто вы ей показались неподходящим клиентом для масонской. Послушайте, может, вас интересует масонство? Масонские знаки? Символика? У нас очень богатая история масонства.

– Нет, спасибо. Ваши масоны – по-моему, просто шуты.

– Зря вы так. Это они для отвода глаз, а на самом деле очень влиятельны, очень. Ну, вы же читали! Умберто Эко, кого там еще…

– Читал. Не надо путать жизнь и литературу.

– А как вы их растащите? – печально спросил человек-цыпленок.

* * *

– Вам как всегда?

Официант был вчерашним бэтменом. Или позавчерашним. В сущности, всякий хороший официант – бэтмен.

– Да. И я хотел бы позвонить. У вас есть тут телефон?

Если у тебя нет мобильника – ты псих или нищеброд. С другой стороны, клиент всегда прав. Ну, почти всегда.

– У барной стойки. – Официант равнодушно пожал черными плечами.

Телефон был стилизованный, черный, с диском, с латунными нашлепками. Или просто такой древний? Для прикола?

– Слушаю вас, – сказал Шпет. У Шпета был солидный, бархатный голос.

– Прошу прощения, что потревожил. Хотел поблагодарить вас. Ваши консультации оказались… бесценны. Да, вот именно, бесценны.

– Душевно рад, что мои скромные знания кому-то пригодились, – сказал Шпет. – Кстати, мне звонил Воробкевич…

– Да, и особая благодарность за рекомендацию. Он тоже очень помог.

– Настоящий хранитель, – сказал Шпет, – бескорыстный, увлеченный человек. Весьма воодушевился перспективой вывести безвестного художника из тьмы забвения. Это, возможно, покажется вам высокопарным, но вы посланы самой судьбой. Мы тут закисли, знаете. Застоялись.

Интересно, какой телефон у Шпета? Такой же? Или вообще настенный, как в старых фильмах?

– Еще один вопрос.

Он оглянулся, но бэтмен бесшумно парил где-то у окошка раздачи. Наверное, вот-вот принесут похлебку. Остынет ведь…