Автономное плавание

Устьянцев Виктор Александрович

–  Какой черт принес этот тральщик? Ведь не будь там комбрига, я бы принудил лодку к всплытию. Такая возможность представлялась! Ты понимаешь, замполит, как прогремела бы тогда двадцать шестая?

–  И Дубровский.

–  А что? И Дубровский! Я не хочу лицемерить, мне это было бы лестно.

Елисеев нахмурился:

–  Не о том думаешь, Николай Федорович. Действовал ты правильно, и я верю, что не из тщеславия, а из более высоких побуждений. А сейчас, извини, глупости городишь. Не об этом думать надо. Лодку-то упустили. Не важно, по чьей вине, важно, что упустили.

Значит, где-то у нас обнаружилась прореха. Пусть не на нашей лодке, но в нашей базе, в нашем флоте. Вот что горько! И люди сейчас угнетены этим.

–  Что же, прикажете утешать их?

–  Не утешать, а объяснить мы обязаны.

–  Ну это уж ваша обязанность, а меня увольте. Не гожусь в утешители.

Елисеев покачал головой и вышел.

Как только лодка вернулась в базу, его с Дубровским вызвали в штаб. В кабинете комбрига помимо самого Уварова и Герасименко находились командир базы, командир ОВРа, капитан первого ранга Самохин и капитан-лейтенант Баскаков. Когда Дубровский доложил о прибытии, Уваров сказал:

–  Теперь все. Разрешите начинать, товарищ адмирал?

–  Начинайте, - разрешил командир базы.

Первым докладывал Дубровский. Он разложил на столе карту, кальку маневрирования, вахтенный и навигационный журналы. Коротко доложил, как все было. Оба адмирала внимательно просмотрели документы. Командир базы спросил:

–  Когда вы приняли решение об атаке?

–  Как только убедился, что тральщик прекратил преследование лодки. Командир бригады траления не счел нужным даже ответить на мои запросы. Тогда я решил сам принудить лодку к всплытию.

–  Ваше решение было правильным, - сказал командир базы.

–  К сожалению, было уже поздно, лодка ушла за пределы территориальных вод.

–  У вас все?

–  Все.

–  У кого будут вопросы к товарищу Дубровскому? Приподнялся Самохин. Но сразу же сел, так и не спросив ничего.

Следующим докладывал Баскаков. Его доклад был еще короче.

–  Как оцениваете свои действия? - спросил командир охраны водного района.

–  Я не мог действовать самостоятельно, - уклонился от прямого ответа Баскаков. - У меня на борту находился командир бригады.

–  Почему не ответили на последнюю радиограмму командира лодки?

–  Таково было приказание комбрига.

–  Вы его считали правильным?

–  Нет. Поэтому и дал квитанцию, чтобы командир лодки убедился, что мы его радиограмму получили, и мог принять самостоятельное решение. Что он и сделал.

–  Так. Прошу садиться. Товарища Самохина мы послушаем позже. Есть предположение, - продолжал он, - что появление чужой лодки в наших водах не случайно совпало с испытаниями новой акустической аппаратуры. Видимо, приход в нашу базу заводской лодки, оснащенной этой аппаратурой, не остался в секрете. Поэтому я хотел бы обратить внимание командиров на усиление бдительности...

Когда вышли от комбрига, Баскаков протянул Дубровскому руку:

–  Рад, что познакомился с вами.

–  И я рад. Спасибо за объективный доклад. Надо полагать, вам не поздоровится. Комбриг вам еще припомнит квитанцию.

–  Вряд ли. Ведь он понимает, что был не прав.

–  Ну, как говорится, ни пуха, ни пера, - Дубровский протянул Баскакову руку.

–  Если вы, Николай Федорович, не возражаете, я тоже пойду в город, сказал Елисеев.

–  Пожалуйста. Только не забудьте, что утром выход.

–  Я вернусь сегодня.

–  Ночуйте уж дома.

–  Собственно, я не домой. По делу.

Елисеев и в самом деле шел не домой. Уходя с лодки, он невольно подслушал разговор главного старшины Проценко с мичманом Алехиным. Разговор происходил в моторном отсеке.

–  Что это ты, Степан Сидорович, вроде бы домой не собираешься? спрашивал Проценко у мичмана.

–  Некогда мне, Федя. Масляный насос что-то капризничал в море, перебрать надо. Не ровен час, объявят срочный выход, а насос не в порядке.

–  Без тебя переберут.

–  Лучше уж самому, а то матросы у меня все молодые, за ними еще догляд нужен.

–  Да у тебя жена на сносях! - упрекнул Проценко.

–  По срокам вроде бы еще недельку должна походить.

–  Кого ждешь-то?

–  Мне теперь все равно: сын есть, дочь тоже, кто будет третий значения уже не имеет.

–  Сына все же лучше бы.

–  Это почему? - поинтересовался Алехин.

–  Надежнее. С девками мороки больше: уродится в тебя, попробуй выдать замуж.

Через открытый люк до Елисеева донесся мелкий, как рассыпавшаяся дробь, смешок Алехина. Елисеев тоже улыбнулся, вспомнив, что у мичмана широкое скуластое лицо с крупными чертами, с большим, слегка сплющенным носом и толстыми бесформенными губами.

Зная характер мичмана, Елисеев понял, что Проценко не убедит его пойти сегодня домой. "Надо, пожалуй, мне наведаться, - решил Елисеев. - Жена мичмана забеспокоится, когда узнает, что лодка пришла, а муж домой не является".

Алехины жили на окраине города, в той его части, где небольшие финские домики окружены аккуратными палисадниками, сейчас наполовину занесенными удивительно чистым снегом. Такой снег можно увидеть только в этой части города, удаленной от гавани и лежавшей в стороне от проезжих дорог.

Алехины жили на втором этаже. Из полутемного коридора первого этажа к ним вела крутая, почти отвесная, узкая и скрипучая лестница. На скрип ступенек вышла жена мичмана Мария Алексеевна.

–  Осторожнее, - предупредила она. - У нас тут темно.

Узнав Елисеева, радостно воскликнула:

–  Петр Кузьмич! Проходите, пожалуйста, милости просим.

Она пропустила Елисеева в комнату с низким, скошенным в одну сторону потолком. Посредине стоял стол, вдоль стен, почти вплотную друг к другу, стояли три кровати - одна полутораспальная с горой подушек и две - детские. У стены, где стояла большая кровать, приткнулся шкаф. "Тесно, - подумал Елисеев. - А младенец родится, куда его девать?" Он еще раз обвел взглядом комнату, примериваясь, куда бы можно было втиснуть еще одну кроватку, и не нашел ей места. "Надо будет сходить к начальнику политотдела, может быть, дадут мичману хотя бы две комнатки", - решил он.