Автономное плавание

Устьянцев Виктор Александрович

–  Да вы садитесь, - предложила Мария Алексеевна. - Сейчас я чайку поставлю.

–  Спасибо, я только на минутку.

–  Минутку не минутку, а с чаем-то все веселее. - Она открыла дверь и крикнула вниз: - Андрейка! Поставь-ка чайник!

Елисеев вспомнил, что Андрейка - это старший сын Алехиных, ему, наверное, уже лет двенадцать - тринадцать. Быстро растут ребятишки.

–  А где младшая-то? - спросил Елисеев.

–  Внизу, на кухне. Помогает Андрейке санки чинить. Сейчас прибежит. Они ведь, ребятишки-то, очень любят, когда в

доме гости.

И верно, не прошло и минуты, как в комнату вошла девочка лет четырех с льняными волосами и светлыми, как у матери, широко расставленными глазами. Она несколько секунд рассматривала Елисеева, будто решала, стоит к нему подойти или нет. И, решив, видимо, что бояться не надо, подошла к нему, ухватилась за пуговицу кителя.

–  Ты кто?

–  Дядя Петя, - ответил Елисеев, усаживая ее на колени.

–  А я Лена. У меня папа тоже моряк.

–  Ну, раз у тебя папа моряк, значит, ты должна любить конфеты. Елисеев достал шоколадку.

Девочка, изучив обертку, осторожно сняла ее.

–  Как там наш отец? - спросила Мария Алексеевна.

–  Я ведь, собственно, и зашел сказать, что он сегодня по делам задерживается. Вам скоро в больницу? Когда ляжете, можно будет отпустить его на недельку.

–  Ну зачем же его от дела отрывать? - запротестовала Мария Алексеевна. - Я уже с соседкой договорилась, она присмотрит за ребятишками. А Степа пусть только вечерком забегает? У него своих забот... Ведь молодежь служить-то пришла?

–  Да.

–  Каждый год в это время так. Много хлопот, пока их всех на ноги поставишь.

–  Хватает. Степан Сидорович умеет с ними ладить.

–  Еще бы! Вот уже скоро два десятка минет, как служит.

Они пили чай с вареньем. Мария Алексеевна рассказывала, как они жили. Жили трудно, как большинство семей военных моряков.

–  Из семнадцати лет нашей семейной жизни, может быть, два наберется, как вместе-то были. Ведь только в гости домой заявляетесь, не видите, как и дети-то растут. Нам одним приходится управляться.

Нет, она не жаловалась. Она просто рассказывала. И в этом рассказе не было ни скрытого недовольства, ни слепой покорности судьбе. Была лишь спокойная уверенность в том, что жизнь идет так, как ей и положено идти. То, что прожито, уже не беспокоило эту женщину, ее больше тревожило будущее.

–  Скажите, Петр Кузьмич, - спросила она, - неужто американцы не примут наших предложений насчет разоружения? Чего это они упрямятся-то? Ведь каждому ясно, что с войнами пора покончить насовсем.

–  Это нам ясно, Мария Алексеевна, - сказал Елисеев. - А у них еще не все это понимают. А кое-кому и выгодно наживаться на гонке вооружений.

–  Приструнить таких надо! У нас вот есть же закон против войны. И везде такой закон принять надо.

–  Все это не так-то просто, Мария Алексеевна. Ведь законы там диктуют как раз те, кто наживается.

–  Ох, только бы войны не было! - вздохнула Мария Алексеевна.

Когда Елисеев уходил, она еще раз поблагодарила:

–  Спасибо, что наведались, Петр Кузьмич. Передайте Степану-то, что все, мол, в порядке, пусть не беспокоится.

–  Хорошо, обязательно передам.

Был уже десятый час вечера, но Елисеев все же решил зайти к начальнику политотдела. "Потом уйдем в море, а мичману квартира сейчас нужна".

Герасименко кормил рыбок в аквариуме. Это был большой аквариум с гротами и водорослями, со специальной кислородной поддувкой. Остап Григорьевич сидел перед ним в пижаме и домашних туфлях и любовно следил за рыбками. Жена сказала: "Остап, к тебе", он обернулся.

–  А, Петро. Садись. Посмотри-ка моих меченосцев. Вот этот, бачишь, какой вымахал?

Меченосец был не больше обыкновенного ученического пера.

–  Кит!

–  Смеешься? Впрочем, тебе этого не понять. А я их, дьяволят, люблю. Ты ко мне по делу или на огонек забрел?

–  И так и этак.

–  Ну давай, пока жинка на стол накроет, сначала о деле погутарим.

–  У Алехина на квартире был. Жена вот-вот родит, коляску приткнуть некуда будет. Тесно живут.

–  Ну, это тебе самому решать придется.

–  Но ведь я не занимаюсь распределением жилплощади.

–  А теперь будешь заниматься. Ухожу я, Петро.

–  Куда уходите? - не понял Елисеев.

–  В запас. Отслужил свое. Тебе дорогу давать надо.

–  При чем тут я?

–  А при том, что ты мое место займешь. Вопрос этот уже решен, жду только приказа.

–  А как же ваш заместитель?

–  Так заместителем у тебя и останется. Мужик он хороший, но нерешительный, его то и дело подстегивать приходится. Ну вы с ним поладите, я уверен.

–  Как-то неожиданно все это...

–  Не хотел тебя заранее предупреждать, потому что не был уверен, что назначат тебя. Пришлось повоевать. В политуправлении сопротивлялись: молод, мол, еще. Черт знает что творится! В тридцать шесть лет ты, бачишь ли, дюже молод. А в сорок - готовься в запас. Когда же, спрашивается, работать? Я так и спросил у члена Военного совета. Тогда он и согласился.

–  Почему же вас в таком случае в запас? Ведь вам едва пятьдесят исполнилось.

–  Пятьдесят для службы на флоте уже много. Да и тебе по возрасту пора с лодок на берег. Тяжеловато ведь бывает физически?

–  Бывает. Но с лодки уходить не хочется.

–  Надо, брат.

–  Но вам-то в политотделе можно бы еще послужить.

–  Нет, тут все верно. Ты моложе, у тебя больше энергии, ты окончил академию. А мне поздно учиться...

11

Во всем была виновата весна. Она щедро одарила теплом и светом помолодевшую землю, напоила воздух ароматом первых цветов и трав, развесила по городу белые и розовые дымки зацветавших яблонь и вишен. Земля была ласковой и доброй, привлекала той особой, "сухопутной", тишиной, которая понятна только морякам, умеющим тосковать по земле.