Автономное плавание

Устьянцев Виктор Александрович

–  Почему?

Люся рассмеялась. Юзек с недоумением посмотрел на нее и сердито клюнул воздух:

–  Не понимаю, что тут смешного!

И опять начал что-то доказывать. Он горячился, теребил мочки больших шевелящихся ушей и сердито клевал носом воздух. Резкий голос рыжего раздражал Матвея, ему хотелось вмешаться в разговор. Но тогда пришлось бы кричать через весь стол, а это было неудобно. Он не смог бы объяснить, чем его раздражал этот парень. Просто Матвею захотелось вдруг рассказать Люсе о походе, о тающих на горизонте облаках, о том, как кружится голова, если смотреть сначала на облака, а потом закрыть глаза...

Кто-то

нечаянно задел ногой стопку книг, и импровизированная скамейка чуть не рухнула. Когда сиденье поправили, Ариадна сказала:

–  Положение у нас довольно шаткое. Правда?

Она смотрела на Матвея с лукавой усмешкой.

Матвей смущенно потупился. Он только сейчас вспомнил о своей соседке и начал поспешно ухаживать за ней: взял ее тарелку, положил закуску, налил вина и воды. Ариадна молча наблюдала за ним, а когда он нечаянно опрокинул свою рюмку на скатерть, посыпала скатерть солью и неожиданно призналась:

–  Вы знаете, я вам завидую. Сколько красоты, подлинной романтики в вашей жизни! Дальние плавания, новые города, новые впечатления. Я иногда жалею, что не мужчина. Будь я мужчиной, я стала бы только моряком.

–  Как знать!

–  Почему "как знать"?

–  Видите ли, у вас не совсем точное представление о нашей морской службе. Вы смотрите на нее как на увлекательную прогулку. А между тем - это прежде всего труд. Тяжелый, иногда даже изнурительный, но интересный и, тут вы правы, романтичный. Ведь подлинная романтика заключается, по-моему, не в праздном любовании красотами, не в поисках каких-то удивительных приключений, а в труде и в борьбе. В борьбе, скажем, со стихией моря суровой, коварной, своенравной, в борьбе с самим собой, со своими слабостями. И если хотите, удовлетворение приносит не только результат, но и сам процесс борьбы.

–  О, да вы, оказывается, философ! Пожалуй, слишком земной, но все же философ.

–  А вы предпочитаете небесных?

Ариадна рассмеялась:

–  Может быть, даже водяных.

Матвей заметил, что Люся прислушивается к их разговору. Она смотрела на них пристальным, изучающим взглядом и, наверное, совсем не слушала рыжего. Тот обидчиво пожал плечами и повернулся к Симе.

Ариадна о чем-то спросила, Матвей машинально пробормотал:

–  Да, да.

За столом заспорили о любви. Матвей незаметно вышел во двор, сел на скамейку и закурил. Он бездумно глядел на щедро вытканное крупными звездами небо. Потом закрыл глаза, и у него опять закружилась голова.

Но вот он поймал себя на том, что все время прислушивается к голосам, доносящимся из открытого окна, и ловит голос Люси. Он был почему-то уверен, что Люся выйдет.

И она пришла.

–  Почему вы убежали? - спросила она.

–  Вот увидите, я побью этого рыжего.

–  Он, наверное, уже забыл обо мне. Он страшно рассеянный.

–  Напускает. Для учености. Я таких знаю.

–  Ничего вы не знаете.

–  Пожалуй, да.

–  Слушайте, оставьте этот тон или я уйду!

–  Ладно. Садитесь. Смотрите на звезды. Внимательнее. А теперь закройте глаза. Кружится?

–  Да.

–  Вот видите, как легко вскружить голову женщине, - назидательно сказал Матвей.

–  Вероятно, это давно испытанный способ?

–  Да, я иногда упражняюсь в этом.

–  Например, сегодня. Морская романтика! Это верный козырь, - насмешливо сказала Люся.

–  А вот подслушивать чужие разговоры нехорошо, - по-прежнему назидательно заметил Матвей.

–  И много у вас на боевом счету?

–  Это военная тайна.

–  Отчего же вы тут в горьком одиночестве?

–  Видите ли, несмотря на известный боевой опыт, ни одна не догадалась вскружить мне голову.

–  Может быть, попробовать?

–  Вам, пожалуй, это удастся.

–  Матвей, вы становитесь банальным! Льстить - удел слабых. Вам это не к лицу.

–  Зато вам очень идет этот нравоучительный тон. Я чувствую себя точно провинившийся школьник перед строгим учителем.

–  А знаете, мне все говорят, что я была бы хорошей учительницей, серьезно сказала Люся. Этот переход с шутливого тона на серьезный получился у нее как-то легко и естественно. - Иногда я сама начинаю верить в свои педагогические способности и тогда сомневаюсь: не ошиблась ли, что пошла в кораблестроительный? Вот, скажем, Юзек. Техника - его призвание. Он все время что-то ищет, изобретает, для него каждая формула - это не просто знаки и цифры, а что-то материальное, ощутимое. А для меня это просто формула, которую надо вызубрить, запомнить - и ничего больше. Почему так?

–  Просто у вас нет практики. Вот вы говорили с этим рыжим об усталости металла. Вам металл, наверное, представляется пока лишь в виде сковородки или автобуса, а в работе вы его не видите. Его надо почувствовать.

–  Ну насчет сковородки вы, пожалуй, преувеличиваете. Не забывайте, что я сварщица, каждый день имею дело именно с металлом.

–  Все равно вы обязаны думать и о сковородках.

–  Удел женщины? - Люся усмехнулась и потрепала его волосы.

–  Разумеется, - засмеялся Матвей. И уже серьезно предложил: Давайте-ка удерем отсюда?

Люся вздохнула:

–  Я не могу, надо помочь Симе. Мы и так засиделись. - Она встала.

–  А я, пожалуй, поброжу по городу. Честно говоря, соскучился по нашей грешной земле. Или вас подождать?

–  Это долго. Меня проводит Юзек.

–  Я его все-таки когда-нибудь побью.

–  Ладно. Только не по голове. Это очень больно, да и голова его деталь весьма полезная.

Она ушла. Матвей слышал, как стучат на лестнице каблучки. Вот в пролете мелькнул ее силуэт, потом хлопнула дверь. Матвей долго стоял, прислушиваясь к тому, как гаснет в пролетах лестницы звук. Ему хотелось окликнуть Люсю, вернуть ее и он, наверное, окликнул бы ее, но дверь уже захлопнулась. К тому же он понимал, что Люся права - надо помочь Симе. "Но почему ее должен провожать этот Юзек? Почему она не захотела, чтобы я ее подождал?" В нем шевельнулось ревнивое чувство.

Опять хлопнула дверь, кто-то стал спускаться по лестнице. Матвею не хотелось, чтобы его увидели, и он поспешно вышел на набережную.

Ночь была тихая, только здесь ощущался легкий ветерок. Матвей, облокотившись на каменный парапет, смотрел на рассыпанные в тихой воде канала крапинки звезд. Затем поднял камень и бросил в воду. Камень звонко рассек тишину, звезды испуганно шарахнулись в разные стороны, и вода недовольно поморщилась. Матвей зашагал к гавани.

Он шел и слушал ночные звуки. Вот где-то на соседней улице прошелестела шинами машина. В чьей-то квартире бьют часы, удары падают в тишину, точно капли дождя в пустую бочку. В доме напротив плачет ребенок. Маленький черный буксир тянет по заливу две баржи. Ему, должно быть, очень тяжело, он сердито пыхтит.