Автономный рейд (Солдаты удачи)
Шрифт:
Сам же для себя Мишаня, с детства привыкший к сухому тихому уюту кирпичных сводов, вовсю пользовался ассортиментом, упиваясь таинственностью сокровищ. Избавленный от необходимости заботиться о пропитании (подозреваю, дед с папашей припасли на его долю и некие менее габаритные вещицы), Полянкин-младший ударился в изобретательство. В силу необходимости складировать прибывавшие из Германии эшелоны с контрибуцией полностью дедуля Полянкин вынужден был скоммуниздить и оборудование нескольких химических и физических лабораторий. А также их архивы. На тот момент они являли собой завтрашний день науки: ведь немцы, пока воевали, много чего наизобретали впереди планеты всей. Внучку было с чем разбираться. Тут тебе и взрывчатки всякие, и психотропные препараты, и яды в неописуемом
Имеющиеся в подземелье ресурсы позволяли многое, но Мишаня, расконсервировав лишь часть оборудования, сконцентрировался на взрывчатке, сыворотках правды, оружии, ловушках-капканах, замках-ключах и прочих хитростях для всякого рода нападения и, напротив, охраны. Меня особенно порадовало, что, как и я, он с отвращением относится к любым убийствам и основное внимание уделяет причиндалам, позволяющим нейтрализовать противника, не лишая его жизни.
Потом мне несколько раз довелось попользоваться его изделиями и снадобьями, и, должен сказать, все было на весьма высоком уровне. Денег за них Полянкин брал мало, честно предупреждая, если штучка еще не была обкатана. Потом требовал подробного отчета о том, что да как сработало. Предполагалось, что сам факт изготовления этих уникомов, которые великолепно работают, греет его больше, чем деньги. Я в этом сомневался. Предполагал, что являюсь для него чем-то вроде подопытного, входящего в систему отработки новшеств.
Официально Мишаня числился то ли завлабом, то ли заведующим отделом в каком-то номерном химическом институте. Благодаря своей одаренности и, наверное, немецким наработкам он стал большим авторитетом в науке. Но потом, когда госзаказы резко сошли на нет, плюнул на этот свой авторитет и прочно ушел в надомники. Его приглашали поработать за границу, сулили немало. Но куда ж он от своих сокровищ? Никуда.
Постепенно, как единственный посвященный в тайну, я стал для Полянкина основным собеседником. Сам-то я практически не пил, хотя рад был перепробовать все имеющиеся в наличии исключительной выдержки коньяки и вина. Зато сам Михаил Федорович, пользуясь возможностью больше не скрытничать при собутыльнике, отводил душу. Ни с кем больше, боясь сболтнуть лишнее, он выпить от души не смел. А пить в одиночку по пресловутой российской традиции стеснялся. Немало обсудил он со мной проблем, сидя за столиком невесть какого по счету Людовика, попивая из бокалов с вензелями самих Медичи. Широколицый, кряжистый, с мощной грудью, обтянутой старого образца гимнастеркой-"чеше" (ч/ш, "чистошерстяной"), он плавно жестикулировал. Объяснял неизбежность деградации нравов в период первоначального накопления капитала буржуазией и знатью.
Конечно, имелись у Мишани тайны, в которые он меня не посвящал. Например, я никогда не встречал у него дам. А вот следы женских трудов наблюдались. На Полянкине всегда была свежая рубашка. Гимнастерки времен войны, которые он использовал в качестве домашней одежды, были не только чисты. Он не транжирил попросту дедовы запасы. На "хэбэ" и "чеше" замечалась аккуратная штопка. Если случалось припоздниться, он иногда угощал меня ужином, и еда была явно домашней. Притом что я ни разу не видел и следа приспособлений для стирки или готовки.
Кстати, он меня в глубь казематов не допускал, принимая в их самой верхней, приспособленной под жизнь части. И отнюдь не факт, что настоящая его фамилия была Полянкин. Я знал только, что у него есть паспорт на это имя и что паспорт прописан по адресу той самой хибары, что наверху. Успел убедиться в самый первый визит, пока хозяин пребывал в отключке. Да и бог с ним, думал я. Что мне до того, как он решает свои бытовые и сексуальные проблемы? Мне от него ничего, кроме пользы по сносной цене, не требуется. Ведь и Полянкину обо мне тоже мало что было известно. Я придуривался, общаясь с ним, изображал мелкого прохиндея, искренне восхищенного образованностью и богатством старшего приятеля. Паритет взаимонезнания меня вполне устраивал. До тех пор пока не случилась ситуация, в которой Мишаня вдруг открылся мне с неожиданной стороны.
Однажды, надегустировавшись более обычного,
Мужик он, спору нет, здоровущий, но приемов не знает, да и выпил изрядно. Так что я тогда ему ножичком попользоваться не дал, маленько его поучил и больше в гости к нему не захаживал.
А вот как приперло со взрывоопасным кейсом, так я Полянкина и вспомнил. Замерзнув до состояния звонкого пельменя и не желая впутывать в эту передрягу друзей, решил плюнуть на осторожность, поскольку без помощи Мишани мне с взрывоопасным приложением все равно не разобраться. И двинул к нему. Тем более что скоро улицы опустеют и мной начнут усиленно интересоваться как служители правопорядка, так и их антиподы.
...Я купил в газетном киоске конверт, прямо на улице написал на нем затопинский адрес Пастуха, вложил кратенькую записочку с указанием места, в которое собираюсь, и бросил письмо в ящик. Первая заповедь разведчика: держи командира в курсе своих планов. Потом поймал "рафик" с эмблемой какого-то банка и на нем добрался до платформы Палаховка. Отогревшись в машине, я с удовольствием от ходьбы шагал со станции, вглядываясь и вслушиваясь в сумрак. Здесь зима похожа на зиму: снег, как полагается, бел и пушист; ветви деревьев оконтурены светлым, поблескивающим в лунном свете пунктиром. Немного попетляв и не обнаружив слежки, опорожнил в сугроб невесть от чего переполнявшийся на морозце мочевой пузырь. Вот она, солдатчина - облегчился и рад. На природе, при виде леса даже и облегчаешься с душевностью. Забросав снежком свой грешок, отправился на улицу Третью Восьмомартовскую к дому Полянкина. Левой рукой я сжимал ручку злополучного кейса и поддерживал сумку с глушилкой, а правой мягко баюкал в кармане дубленки взведенный "Макаров". Боевое оружие мне было положено в силу профессии, а что номер у Докова ПМ не тот, что в моем удостоверении, так то дело десятое. Для себя я решил так: если Мишаня проявит враждебность, то его я просто нейтрализую. А вот если у него объявятся помощники - этих уложу всех, к чертовой матери...
Возле знакомой калитки в перекошенном щелястом заборчике я вроде бы невзначай нагнулся и крутанул неприметную деревяшечку, скрытую за сугробом. Подал Полянкину сигнал, что к нему во двор пробирается свой. Он меня строго-настрого предупредил, чтобы я не забывал о сигнале. У него, дескать, для незваных гостей и мины под снежком припасены. Правда это или нет, я не гадал. Предупредили - и на том спасибо. Всегда готов соблюдать правила чужого распорядка. В Чечне необходимость этого очень популярно объясняли невзрачные такие хлопушки - "пальчиковые" мины. Махонькие, с пистолетным девятимиллиметровым патроном и разрывной пулей. Звук у них тише, чем когда комара пришлепнешь, зато ноги или гениталий - как не бывало. Так что до крылечка я шел осторожно, стараясь не сойти с плохо различимой тропки.
Нехорошие у меня были предчувствия. Противоречивые. Но других вариантов я для себя не видел. Некий хронометр отстукивал безопасные секунды, приближая стрелку к красному сектору. И в то же время ноги наливались тяжестью. Хуже нет этого внутреннего "стой там, иди сюда!". Кто знает, какие сюрпризы ждут своего часа в кейсе, который я тащу? Чем да как встретит меня наследственный жадюга? Тем более что в подземелье у него хватало места, чтобы припрятать не одного жмурика. Но деваться некуда.