Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
– Я представитель масовой культуры.
– Я пластмассовый Иисус, которого молдаване вешают над холодильниками в кухнях, я блядь попугай из глины, я блядь слоник на телевизоре, я само мещанство.
В ответ я получил письмо, в котором мне популярно объяснялось что я «ебаный мещанин который задрочен на своей ебучей продажности, да, блядь, сука, такие как ты и превратили Литературу и искусство в выжженное поле блядь ебучие продацвы подделок сдохни сдохни сдохни самовлюбленный ебучий свин,
Я купил пистолет, стал возвращаться к двери, чтобы проверить ее еще раз, купил жене электрошокер, взвесился, и решил худеть. За месяц 15 килограммов сбросил. И даже отказал двум молдавским газетам в интервью. Было тихо. Я вздохнул было с облегчением, но тут письмо пришло.
«гандон штопанный решил красавчиком заделаться да, видел тебя на улице, думаешь сука ебанная ты блядь похудел на 100 кг и весишь теперь всего 100 и можешь считать себя блядь секс-символом ебучей литературы, кстати, да ты охуел считать себя секс-символом литературы я ебал тебя в рот и в уши понял ты да, думаешь сука блядь имидж затворника поиметь имидж молчальника да, заткнул свое хайло чтобы стать как Селлинджер да, кстати ты чмо, как ты себе позволяешь сравнивать себя с Селлинджером да ты блядь гнида даже на хуй с Димой Быковым не сравнишься».
Я пожал плечами. Я никогда не сравнивал себя с Селлинджером. Старик Селлинджер – просто говно против меня. Не говоря уж…
– Мне не нравится ситуация с русскоязычным меньшинством в Молдавии, – сказал я, когда мне позвонили газетчики, чтобы набрать какое-то количество строк по этому поводу.
«ту нас тут никаких проблем нет, ты блядь сука пидор считаешь что русский человек в Молдове пидарас только если ему живется здесь легко? какой же ты вафел чмо блядь на хуй» – написал он (она?) мне
– Все зашибись ребята с нацменьшинствами тут, все зашибись, – сказал я следующей газете.
«что блядь, педрила, замалчиваешь на хуй проблему? какой же ты писатель после этого, а, какой же ты голос народа и кстати ты ебанулся тварь считатеь себя голосом народу на хуй я ебал блядь» – написал он (она?) .
Я понял, что у нас – пат. Но с письмами пора было что-то делать. Я набрал мента. Объяснил ему ситуацию еще раз.
– Ты пойми, – серьезно сказал он, – в нашем городке психов нет.
– Ты что имеешь в виду? – спросил я, уже зная, что он имеет в виду.
– Ну, может ты и правда многих бесишь, – сказал он уклончиво.
– Пиздец, – сказал я. – И ты считаешь, что это повод устраивать мне моральный Освенцим, в моей блядь и без того странной жизни?
– Попробуй поговорить с бандитами, – снова посоветовал он. – Потом позвони мне, и скажи, что вы его нашли. Три дня после этого мы не будем принимать заявления на пропажу тела, ха-ха. Это все, что я могу для тебя сделать.
Я был ему благодарен. Он и правда не мог сделать больше. Но и этого было достаточно. Я набрал своего двоюродного брата-бандита.
– А, писатель! – сказал он. – Сто лет сто зим.
– Тут такая проблема… – сказал я.
– Слушай, – сказал он, – ты задолбал, кстати!
– В смысле, – сказал я.
– Я наконец-то прочел эту книжку, ну, которая про меня написана, – сказал он. – Что за херня?!
– В смысле написана про тебя? – тоскливо спросил я. – Ты имеешь в виду книгу, где про тебя пять строк?
– Там написано «брат позвонил и сказал что его в Испанию не пустили, потому что он там в прошлый раз кого-то чуть не убил», – сказал он.
– Ну, – сказал я.
– Так ведь я Убил! – сказал он. – Что обо мне люди подумают?! Я Убил и едва ноги унес от этого Интерпола хренова.
– Уголовник, – сказал я.
– Он не мучался, – сказал он.
– Во втором издании пусть поправят, – сказал он. – И фразу про то, что я помог тебе за деньги, тоже убери. Какие на хер деньги? Ты же мой Брат. Мы одна Кровь.
– Ладно, – сказал я. – Попробую. Но не уверен, что второе издание будет. Еще и первое-то не раскуплено. Кстати, о деле. Тут у меня такая проблема…
– За ваши деньги решим все, – сказал он.
ххх
Я стоял в конце коридора главного почтамта Кишинева и глазам своим не верил. Я представлял себе его иначе. Мне казалось, что это задрот лет четырнадцати, стишки пописывает, в клетчатой рубашке, с гитарой и прыщами. Или старый пердун в тертом кожаном пиджаке, и папкой тетрадных в клеточку листов, заполненных Размышлениями как нам обустроить железнодорожную ветку Резина-Бельцы. Кто-то из советников президента Молдавии, на которых я вечно бочку гоню в рассказах своих. Тщедушная девушка лет двадцати семи. Алкоголик-прозаик. Дерганный пианист с горящими глазами. Хертам. У большого стеллажа с металлическими ячейками для абонентских ящиков стоял Совершенно Обычный Мужчина. Моего примерно возраста. Лет тридцати-тридцати пяти. Звать «влад долохов». С таким же успехом он мог быть «петром скриницким» или блядь «тудором иванитцким». Это не говорило мне Ни Хрена.
– Тебе это имя что-то говорит? – спросил брат.
– Нет, – сказал я искренне.
– Ты трахал его девушку, украл у него мотоцикл, обидел в школе, зарезал собачку, – говорил брат, – может, ты перехватил у него контракт с издательством?
– Какой на хер контракт, какое на хер издательство? – спросил я.
– Давай-давай, вспоминай, – сказал брат.
– Да я даже не знаю, что это за хер! – сказал я.