Аввакум
Шрифт:
От чужого человека не требуют желанного. С чужого спрос иной, на чужого сердиться нехорошо. Никон стал рассказывать, как пост держит. Сухарь в день да кружка кваса. Государь не порадовался, как бывало, не изумился. Спокойное у него было лицо, ровное, Никон в том ровном лице опасности для себя не усмотрел. Обрадовался, что деньги легко дались, без упрека, без запроса. Государюшко с деньгами всегда трудно расставался. Много даст, а хоть малое, да вернет, товаром ли каким, деревенькой, ружьями…
Говорить об украинских делах государь позвал Артамона Матвеева и Бориса Ивановича Морозова.
Первым приехал боярин. По-свойски, раньше
– Как Бог дает, Борис Иванович?
– Помаленьку, государь.
– Как в хозяйстве? Сколько собираешься поташу наломать в этом году?
– Сколько Бог даст… В прошлом годе с Мурашкинских двух майданов взял 272 бочки, со Знаменского – 135, с Вадцкого – 47. Арзамасские майданы тоже не подкачали, больше ста бочек там наломано.
– Крепко.
– Я, государь, на моих мужиков не жалуюсь. Ивашка Антропов просит взаймы две тысячи рублей, и я ему дам. У него пять корабликов своих, соль из Астрахани возит. Иван Спешилов тоже корабли гоняет, у Ивана Красикова корабль, и у других есть. Мне один Иван Демидов платит оброку тысячу золотом. Этот вино курил, а теперь винокурни продал, лавки завел в Астрахани. Демидов мужик лысковский. Там у меня хорош Алешка Артемьев, в Вологде свои товары продает, у него тоже тысячное дело. А у Зиновия Абросимова и подавно, У него, крепостного-то, своих крепостных человек с двадцать. – Засмеялся, перекрестился. – Ох, стар я стал! Раньше бы про этаких молодцов молчал бы с три короба, а теперь на целый короб наговорил.
– Так ведь есть о чем! Пошли, Господи, чтобы все русские мужики жили, как твои. Вот мне бы радость была!
– Алексеюшка, прости меня, грешного старца, правду истинную скажу: нехитрое то дело! Обогатить мужиков из царева кармана ни у какого царя золота не хватит. Но только дай мужику волю жить, как ему хочется, и он уже господину не грошики слезные понесет, а золотую кубышку… Не все мои мужики богаты. Иные просят на ссуду хлеба, кто пуд пшеницы, кто полтора пуда, а кто и четвертку. Слава Богу, на семена, но бывает, от голода спасаются. Я всем даю. Впавшим в бедность прощаю, чтоб скорее выбрались из прорвы… Пришла вчера челобитная. Просит меня лысковский крестьянин дать ему на хоромы сто пятьдесят бревен, и я велю дать. Радуюсь – не избушку строит, но впрямь хоромы. Значит, человек крепкий. Пусть еще народит таких же крепких детей, как сам.
Государь обнял старика:
– Твою бы голову да на плечи моим дворянам. Многие оттого и нищие, что обирают своих же крестьян хуже разбойников. На разбойника кто работать станет?! Вот и щелкают зубами… Дворяне – на крестьян, крестьяне – на дворян, а царь виноват.
О хозяйстве Алексей Михайлович любил поговорить, но пришел Артамон Матвеев. Молодой, глаза радостные, умные. У Морозова в лице света тоже тотчас прибыло.
На минуту-другую, но явился прежний Борис Иванович, хитрый, себе на уме, видящий на три пяди под ногами говорящего.
– Мне нужен ваш совет, – сказал государь.
Прочитали отписку киевского воеводы Андрея Васильевича Бутурлина. Приезжал к нему пан Астафий, отец писаря Войска Запорожского Ивана Выговского. Бутурлин пил с Астафием и, напоив допьяна, выведывал тайны. Ради дружбы старик излил душу и сильно беспокоился за своего сына. Писарь и гетман в великой обиде на государя за его примирение с поляками. Ждут только окрика из Москвы. Как Москва прогневается, как сверкнет
– Пьяному Астафию верить надо ровно столько же, сколько и трезвому, – улыбнулся Артамон. – Гетман всегда любил припугнуть, а что ему надо – понятно.
– Что же? – насторожился Алексей Михайлович: на рассуждения Никона похоже.
Артамон взял грамоту, доставленную от гетмана Федором Коробкой.
– И здесь гетман тебя, государь, стращает. Турецкий султан идет на тебя вместе с королем польским, с императором Фердинандом, с крымским ханом. Поляки-де обещают отдать султану за помощь украинские многие города, начиная от Каменца-Подольского и до Чигирина… А все это написано ради малой гетманской просьбы: «Извещаю, что, будучи недосужным, за изволением всех полковников, поручил я гетманство сыну своему Юрию Хмельницкому, о котором низко челом бью, молю, чтоб твое царское величество милостив к нему был».
– Об этом мы уже с неделю как знаем, – сказал Алексей Михайлович и поглядел на помалкивающего Бориса Ивановича Морозова. – Неужто хитрому Хмельницкому надобна одна наша царская милость, чтоб гетманов сын булавой владел? Нам же хлопот меньше.
– С Юрко хлопоты впереди, – сказал Матвеев, тоже посматривая на боярина. – Хмельницкий хоть сейчас ляжет и помрет, лишь бы власть на Украине была за его родом. Важнее твоего согласия, государь, для гетмана на его одре, если не притворяется, ничего нет. Юрко ведь только шестнадцать лет.
– Мне столько же было, – сказал Алексей Михайлович.
– В России, государь, самодержцы, а на Украине – гетманы.
– Про это я думал. Меня не то печалит, что Выговский с нами – за нас, с поляками – за поляков. Гетман и писарь где тайно, а где явно натравливают своих атаманов и казаков на наших воевод, на русских людей. Атаман Нечай по указу Хмельницкого в Белоруссии выбивал из городов наши царские гарнизоны и ставил свои – казацкие. Другой атаман на Могилев пошел приступом. Слава Богу, обжегся. Не терплю подлости… Украинские казаки творят повсюду насилия и сами же бьют челом, что их обидели. Подлое племя! Князя Репнина совсем оговорили: он-де четыреста казаков в тюрьму кинул, сорок лучших кнутом бил, четырех саблями посек. А могилевцы показали: в тюрьме казаков сидело человека по два, по три за бесчинства да за грабежи. Четырех казаков и вправду убили, но не по суду князя, а в пьяной драке. Артамон, ты не таращь глаза! Казаки Шклов ограбили – и скорей жаловаться. Мстиславль разорили – и челом бить: притесняют бедных.
Борис Иванович сказал в сердцах:
– Государь, запорожские казаки много хуже татар. Те разбойничают на чужой стороне, вознося хвалы Магомету, а казаки, помолясь Христу, христиан бьют, жгут, грабят.
– О всех так нельзя говорить! – раскраснелся Матвеев.
– Знаем тебя, защитника! – сказал государь. – Ты взоры не мечи, ты дело советуй.
– Совет у меня простой. Надо твердо сказать Хмельницкому и всему Войску Запорожскому: на Польшу нападать – твое царское величество во гнев ввести, ибо ты, великий государь, избран в короли Речи Посполитой. От шведского короля тоже пусть отстанут. Неправды Карла тебе, государю, нестерпимы, и ему бы, гетману, тоже их не стерпеть. Будут гетман и войско служить твоему царскому величеству по-прежнему, будет им всем честь и милость. Носи платье разноцветное, а слово держи одинаково.