Айседора Дункан: роман одной жизни
Шрифт:
Он вышел, хлопнув дверью. Наступила долгая пауза. Айседоре стало ясно: Крэг завидовал. Завидовал ее таланту, тому, что у нее есть семья, школа, собственные взгляды. Сперва она гнала прочь свои сомнения. Такой человек, как он, не может никому завидовать. Ведь в нем умещался целый мир театральных форм. Но чем больше она узнавала Крэга, тем больше убеждалась в том, что ему было невыносимо видеть рядом с собой другого художника, мужчину или женщину. И это угнетало ее больше, чем его внезапные вспышки гнева. Постепенно она становилась соперницей, а значит, угрожала его славе.
На протяжении последовавших недель она терпеливо пыталась примирить
— Я сам себе противен, — сказал он однажды, после того как осыпал ее бранью. — Я не имел никакого права… Когда я встретил тебя, Топси, я еще был никем. А ты уже была знаменита. Ты знаешь, по-моему, во мне сидит зерно безумия.
— Нет, любовь моя. Дело в том, что ты, как все фантазеры: сооружаешь воздушные замки из дымка от сигареты, но не замечаешь слезинки в моем глазу. Тебя может взволновать лишь нечто воображаемое. Людей, какие они есть, ты не видишь. Они существуют лишь в твоих мечтах. Правда, я видела, что тебя могут растрогать какое-нибудь дерево, птица, младенец. Но будь откровенен с собой: ты любишь не их, а свой взгляд. Взгляд Эдварда Гордона Крэга, гения нового искусства! Ты видишь не вещи, а иллюзию вещей. Твое сердце похоже на тебя, бедный Тэд. Оно тоже близоруко. Ты страдаешь от этого, и я — тоже. Но поделать ничего не можем ни ты, ни я.
Скоро весь Берлин узнал о близости Айседоры и Крэга. Газеты с удовольствием комментировали малейшие события в жизни знаменитой пары, и аромат скандала сопровождал каждое их появление. Журналисты следили за ними день и ночь. Их прозвали «избалованными детьми» современного искусства. Они не придавали большого значения пристальному вниманию к себе. Айседору это скорее забавляло, а Крэга злило. Но шум вокруг них мог иметь отрицательные последствия для школы танца. Берлинские дамы-патронессы школы в Грюневальде дали понять Айседоре, что не могут продолжать помогать школе, основательница которой имеет такие смутные понятия о морали. Пока любовь с Крэгом продолжается, они не могут участвовать в попечительском совете. Уязвленная Айседора сняла зал филармонического общества и прочла лекцию на тему: «Танец — искусство освобождения». Выручка от продажи билетов должна была поступить в фонд школы. Все шло хорошо, но в конце лекции она не выдержала, ее взорвало лицемерие общества, пытающегося запретить ей жить с любимым мужчиной. От свободы в танце она перешла к свободе женщины вообще и произнесла обличительную речь против брака.
— Любая разумная женщина, прочитавшая текст брачного контракта и согласившаяся вступить в брак, заслуживает последствий подобного шага, — заявила она. — Никакое феминистское движение не будет иметь права называться независимым, пока его участники не поклянутся отменить брак. Это самое унизительное и абсурдное из всех общественных установлений.
В зале послышались возгласы протеста: «А дети? Что будете делать с детьми?» Тогда Айседора стукнула кулаком по столу, — при этом ее волосы рассыпались по плечам, — и еще более убежденно
— Я могла бы привести вам длинный список людей, родившихся вне брака, что не помешало им добиться многого в жизни. Но даже если вам недостаточно этого аргумента, то как может женщина выйти замуж за мужчину, который поступит столь низко, что откажется от участия в воспитании собственных детей? Если необходим брачный контракт, значит, между людьми нет доверия. Ведь главное — искренность и любовь между любящими людьми… А любовь — нечто большее, чем наличие двух подписей в конце бумажки… Кто может помешать женщине воспитать своего ребенка одной и без мужа?.. Никто!.. Повторяю: никто!.. Общество, придумавшее эти законы, — общество мужчин… Женщины не участвовали в их принятии… Вот в чем настоящая беда.
Да, беда!.. Ведь именно женщины, нет нужды вам это говорить… да, именно женщины… Слушайте, прошу вас…
Говорить дальше она уже не могла. Крики и свист не раз прерывали ее речь и в конце концов полностью заглушили. До последней минуты она пыталась противостоять толпе, но когда в нее стали бросать разные предметы, была вынуждена отступить. Лекция закончилась невообразимым скандалом.
А через несколько дней миссис Дункан сообщила ей о своем решении вернуться в Соединенные Штаты. Причина, по ее словам, — берлинский образ жизни, к которому она так и не смогла привыкнуть. На самом же деле мать была совершенно не согласна с дочерью; она считала ее поведение скандальным, а связь с Крэгом позорной. Кстати, ее отношение к нему было более чем нелюбезным: они оба всей душой ненавидели друг друга. Айседора не очень горевала по поводу ее отъезда. Характер матери сильно испортился с некоторых пор — фактически с того момента, когда ее дети нашли свое призвание и профессию и смогли обходиться без нее.
Примерно через месяц после памятной лекции в зале филармонии солнечным апрельским утром Айседора пришла в мастерскую Крэга, бросилась его обнимать и, целуя, сообщила:
— О, Тэд, какая радость! Какая чудесная новость!
— Что, что случилось? Говори скорее, мне срочно надо закончить эскизы для выставки.
— Тэд, любовь моя… я беременна!
— Ты уверена?
— Абсолютно. Врач подтвердил сегодня утром.
Если бы небо обрушилось ему на голову, он не был бы так удручен. Он выглядел совершенно убитым. Отвернувшись от Топси, возвел руки к небу в возвышенном и смехотворном жесте, а опустив их, после короткой паузы жалобно сказал голосом жертвы:
— Опять! Когда же это кончится? Еще один!
Она застыла в изумлении, не зная, что сказать. А он набросился на нее и принялся трясти, словно пытаясь разбудить:
— Топси, подумай… У меня уже пятеро детей! Пятеро, слышишь? В Лондоне, от трех матерей…
— Ну и что?
— Как «ну и что»? Ты думаешь, этого недостаточно, пятеро маленьких бедняжек?
— Но послушай, Тэд, это же совсем другое дело. Этот будет моим… хочу сказать нашим… Ты понимаешь? Наш ребенок…
— Ну конечно, это будет чудо из чудес. Нет, честное слово, все женщины одинаковы! А мое творчество? Ты даже не подумала об этом, а? Как, по-твоему, я могу заниматься творческой работой с ребенком на руках?
— Не беспокойся… Я одна буду им заниматься. Это будет мой ребенок. Вот и все разрешилось. До скорого свидания, Тэд, оставляю тебя с твоим творчеством.
— До скорого, Топси.
— Да, чуть не забыла, я тебе хотела сказать еще кое-что…
— Что еще?