Айвангу
Шрифт:
На другой день он долго ходил по поселку, провел несколько часов в типографии, побывал в магазинах, в райисполкоме и несколько раз обошел дом, в котором жила Раулена, прежде чем решился войти.
– А я испугалась, что ты уехал, – вспыхнув, сказала Раулена.
– Правда, ты рада меня видеть?
– Правда, – тихо призналась Раулена и опустила голову.
Что-то остро-радостное кольнуло в грудь Айвангу. Ему вдруг стало жарко. Он быстро скинул малахай.
– Раулена… Раулена, ты не забыла, что было в прошлом? – осторожно спросил Айвангу.
– Нет, не забыла.
– И птичку, которая пела на берегу ручья?
– И птичку не забыла…
– И снежную постель у стойбища Рэнто?
– И снежную постель не забыла…
Айвангу схватил малахай и вышел на улицу. Он брел по поселку, не разбирая дороги. Значит, Раулена его не забыла и любит по-прежнему! Какое счастье быть любимым! Как будто вырастают крылья и начинаешь парить над бесконечным простором, а земля где-то далеко внизу.
– Айвангу! – услышал он голос, вернувший его с небес.
Перед ним стоял председатель райисполкома Пряжкин.
– Ты чего это? Выпил? – спросил тот и повел носом.
– Трезвый я, – ответил Айвангу. – Только очень счастливый.
– Брось заливать. Второй день его разыскивают, а он где-то прячется и еще смеет утверждать, что он трезвый.
– Честное слово, товарищ Пряжкин!
– Ладно! – председатель райисполкома махнул рукой. – Когда едешь? Давай собирайся. Тебе груз приготовили.
– Не возьму груза.
– Ладно, ладно шутить, – отеческим тоном сказал Пряжкин и зашагал к себе в исполком.
Айвангу спустился на лед к своим собакам. Он достал корм и, нарубив его, наделил каждую собаку большим куском копальхена.
С берега он поднялся в районную торговую контору и предупредил, чтобы там не надеялись на его нарту.
Его уговаривали, сулили хорошую плату и, самое главное, пять пачек папирос и пол-литра спирту. Тем не менее Айвангу отказался, страшно удивив этим работников районной торговой базы.
Мороз был довольно сильный, но Айвангу его не чувствовал. Он ходил и ходил по улицам районного центра, и, если бы мог, он бы пел от счастья во весь голос: ведь Раулена почти дала согласие!
С базы он поспешил в редакцию. У Алима был обеденный перерыв. Он сидел за редакторским столом и пил крепкий чай. Он налил Айвангу большую жестяную кружку. Наборщик сразу почувствовал, что у друга что-то случилось, но не спрашивал, ожидая, пока он сам не скажет.
– Алим! – сказал Айвангу. – Я говорил с ней.
– Она согласилась?
– Нет еще…
– Тогда не понимаю, почему ты такой веселый?
– Послушай… Я ее спросил – помнит ли она все, что было… Она ответила, что помнит…
– Странно было бы, если забыла. Всякий нормальный человек должен помнить свою жизнь.
– Это все верно, что ты говоришь, – сказал Айвангу. – Ты много знаешь, потому что каждый день читаешь газету. Но она это сказала так… Ну, как бы это тебе передать своими словами? В общем ей было грустно.
– Тогда почему ты веселый? – недоумевал Алим.
– Потому что ей было грустно, когда она отвечала мне на вопросы.
– Не понимаю. – Алим пожал плечами. – Когда я спросил свою Гальгану, не хочет ли она выйти за меня замуж, она очень весело мне ответила, что согласна. Извини, может быть, у вас как-то по-другому.
– Да, – задумчиво сказал Айвангу, – у нас по-другому. – Айвангу поставил кружку на стол. – Жизнь так поворачивает судьбу человека, что только держись. Кто бы мог предугадать, что именно война соединит меня с Рауленой? Где-то люди убивают друг друга, мужья разлучаются с женами, дети с отцами и матерями. Семьи остаются без жилья и еды, а мы здесь обретаем то, что казалось навеки потерянным.
– Ладно, – сказал Алим и положил руку на плечо Айвангу. – Много не думай. Живи и радуйся жизни!
Прошло еще несколько дней, а Айвангу все не решался прямо сказать Раулене, что хочет ее забрать к себе в Тэпкэн. Он подолгу просиживал у нее в комнате, даже иногда помогал по хозяйству, колол лед, носил уголь для печки, разжигал огонь.
Алеша привык к безногому и с радостью встречал Айвангу. Мальчик просил его рассказывать сказки, и Айвангу, напрягая память, вспоминал все, что слышал от матери в далеком детстве. Если бы ему сказали, что он стал сказочником, как и безногий эскимос из соседнего селения, он не огорчился бы, теперь он этого не стыдился. Наконец Айвангу решился.
– Раулена, поедем в Тэпкэн и будем жить вместе, как муж и жена. Ведь ты мне давно жена. И Алеша, я в это верю, наш сын.
– Как же я с тобой могу жить, Айвангу? – шепотом произнесла Раулена. – Столько ты из-за меня пережил!
– Я еще больше тебя люблю, – срывающимся голосом сказал Айвангу, – Я не могу смотреть, как здесь Алеша живет без отца.
– Я бы поехала, – задумчиво сказала Раулена. – Только не к тебе, а к отцу. Поживу у него. Я теперь его не боюсь. Буду жить так, как мне надо.
– Вот и хорошо! – обрадовался Айвангу. – Поедем вместе! У меня хорошие, сильные собаки! В Тэпкэне тебе будет лучше, чем здесь. Все-таки иногда я тебя буду видеть…
Раулена поколебалась еще несколько дней, но потом все же решилась уехать с Айвангу в Тэпкэн. В райисполкоме обрадовались, узнав, что Раулена освобождает квартиру, – жилья не хватало. Часть вещей пришлось оставить. Раулене особенно не хотелось расставаться с кроватью, украшенной яркими никелированными шарами.
– Все равно пока некуда ее поставить, – утешал Раулену Айвангу. – Ведь у Кавье нет деревянного дома. У него такая же яранга, как у других жителей Тэпкэна. Пусть кровать останется у Алима.