Айвангу
Шрифт:
Собаки с трудом тащили перегруженные нарты. Алеша впервые снарядился в такое далекое путешествие и не находил себе места от радости.
Раулена тоже оживилась и, садясь на нарту, сказала:
– Давно я не ездила на собаках.
И все же, когда из виду скрылись торчащие из снега трубы Кытрына и растаяли в белесом зимнем воздухе мачты радиостанции, по щеке Раулены скатилась слеза.
Алеша сидел рядом с Айвангу и без умолку расспрашивал его обо всем. Ему хотелось узнать кличку каждой собаки, как поворачивать нарту, как запрягать псов. На перевале начался острый фирновый снег, и Айвангу обул всю упряжку в собственноручно сшитые кожаные чулочки.
– Какие маленькие собачьи торбаса! – воскликнул Алеша.
В груди у Айвангу было столько нежности, что он боялся расплескать ее громким, словом, неосторожным обращением. Он отвечал мальчику обстоятельно, подробно, разговаривая с ним как с равным.
Зимний день быстро кончился, и наступил тихий звездный вечер. На севере зажглось полярное сияние. Мальчик смотрел на полыхающее небо с затаенным дыханием. Огромные цветные занавеси колыхал невидимый и неслышимый ветер. Цветные паруса то свертывались, то снова развертывались. Откуда-то вырастали мерцающие столбы. Они подпирали небо, падали и снова вырастали. Вдруг огненное копье пронизывало все небо и таяло в самом зените, рассыпаясь на маленькие блестящие осколки.
– Тэпкэн там? – спросил Алеша, показывая рукой на север, где горело и переливалось полярное сияние.
– Там.
– Значит, это самое красивое место, – заключил малыш и приткнулся головой к груди Айвангу.
Через минуту мальчик спал. Айвангу боялся пошевелиться, чтобы не разбудить его… Разве это не его сын? У него такая же мечта о красоте, как у отца. Они будут не просто отцом и сыном. Они станут настоящими друзьями. Айвангу научит его слушать музыку, а потом, когда война кончится и пушки перестанут стрелять, они поедут в сказочный Ленинград, пойдут в белоколонный зал филармонии на симфонический концерт.
– О чем ты задумался? – тихо спросила Раулена.
– Я думал о том, что если мне не выпало счастье стать капитаном, то им обязательно станет Алеша, – ответил Айвангу.
Ехали всю ночь. Потом целый день. Собаки едва волочили ноги.
Огни Тэпкэна показались уже среди второй ночи.
Когда упряжка съехала с лагуны и начала подниматься в селение, Айвангу повернул ее к своему жилищу.
– Мы куда едем? – с беспокойством спросила Раулена.
– Ко мне домой, – твердым голосом ответил Айвангу.
Встречать запоздалую упряжку вышел отец. Потом в освещенном проеме двери показалась Росхинаут. И чтобы опередить расспросы и другие разговоры, Айвангу громко сказал:
– Отец и мать! Я привез жену Раулену и сына Алешу!
Айвангу мастерил пристройку к яранге, настоящую комнату с окном, в какой уже привыкла жить Раулена. В ход пошли старые доски, бревна, выкинутые прибоем, деревянные ящики, расправленные банки из-под сгущенного молока и сливочного масла. Не было только гвоздей. Приходилось искать их по разным местам, потом расправлять на большой лапе старого железного якоря, служившего в яранге Сэйвытэгина наковальней.
Раулена и Алеша дружно помогали Айвангу. Малыш добывал гвозди, а мать сидела, обхватив ногами наковальню-якорь, и стучала молотком, часто попадая себе по пальцам.
На другой день после приезда Айвангу сходил вместе с Рауленой в сельский Совет и по всем правилам оформил брак и усыновил Алешу. Когда они вернулись из сельсовета, он удивился обилию гостей, пришедших поздравить их. Каждый принес подарок.
Пелагея Калиновна притащила большой зеленый эмалированный таз – мечту каждой хозяйки Тэпкэна, чайник, несколько чашек и большую столовую ложку. Гена Ронин подарил Айвангу свитер и пачку сахару. Он тут же сообщил Айвангу новость: его просьбу удовлетворили, и с первой оказией он уезжает на фронт. Мынор преподнес кусок лахтачьей кожи на подошвы и несколько пыжиковых шкурок.
– Айвангу, сколько у тебя друзей! – удивилась Раулена.
Она, должно быть, не предполагала, что ее безногий супруг пользуется в родном селении таким уважением и любовью.
На третий или четвертый день после приезда в Тэпкэн Раулена навестила родителей, а потом и Кавье пришел в ярангу Сэйвытэгина. У него хватило наглости сказать Айвангу:
– Ну вот мы и породнились с тобой. Надеюсь, ты доволен?
Айвангу ничего не ответил. Кавье потоптался в чоттагине, что-то еще пробормотал и ушел.
Когда сошел снег, Айвангу врыл столбы для пристройки и разметил на земле границы своего будущего жилища.
В Тэпкэне не нашлось ни одного человека, которому когда-либо довелось строить деревянный дом, и поэтому никто не мог помочь советом, кроме бывшего милиционера Гаврина. Несколько лет назад он поселился в деревянном домике-тюрьме, а когда его разжаловали, выломал решетки на окнах, расширил комнату, превратив тюрьму в благоустроенное жилье.
Столбы Айвангу поставил часто, чтобы хватило коротких досок из-под ящиков. Между стенами он насыпал угольный шлак, собрав его возле деревянных домов, где были печки. Стены получились не очень высокими, вровень со стенами яранги. Труднее оказалось с крышей, но и крышу Айвангу одолел, покрыв ее расправленными жестяными банками, кусками толя и брезента. Потом вставил настоящее окно со стеклом.
Рано утром Первого мая они с Рауленой перебрались в новое жилище. После праздничного митинга и демонстрации почти весь Тэпкэн перебывал у Айвангу и Раулены, каждый хотел посмотреть деревянное жилище, сооруженное чукчей.
– Как настоящая комната, – сказал Мынор, постучав согнутым пальцем по стенам. – Хорошо бы изнутри оклеить бумагой, а снаружи обложить дерном, иначе зимой замерзнете.
– В окно видно лагуну! – удивленно заметил Рыпэль, как будто он ожидал увидеть что-то другое.
Айвангу выбрал время и съездил в Кытрын за кроватью. Совсем похорошело в тесной комнате. В углу установилась тумбочка, подаренная на новоселье Геной Рониным, а на ней патефон.
– Когда в Тэпкэн проведут настоящее электричество, на тумбочку мы поместим мощный радиоприемник высшего класса, – сказал радист, оглядев комнату.
Об электрическом свете в тэпкэнских ярангах напоминали нынче только пустые патроны. Ураган окончательно повалил ветродвигатель, превратив его в кучу гнутого железа. Провода были сорваны и долго звенели на ветру, пока их не растащили по ярангам. На улице остались торчать только омертвелые столбы.
Айвангу был счастлив: у него были жена и любимый сын. Он даже стал забывать о том, что у него нет ног, потому что все в Тэпкэне привыкли к нему… Иногда в ненастные дни он вдруг ощущал боль в несуществующих ступнях и удивлялся, как это ноют кости, которых у него нет. Он прислушивался к боли, в эти минуты мечта, которую он затаил в своей душе и никому о ней, даже Раулене, не говорил, казалась особенно несбыточной. Стать капитаном в его положении – это все равно, что прыгнуть на несколько метров.