Аз буки ведал

Дворцов Василий

– Да! Слышь, раз никак равновесия между женским полом и мужским не получается, то давайте, гости дорогие, проходите и садитесь по симпатиям и вкусам: туда - мясоеды, сюда - вегетарианцы. Поста сейчас нет?

– Нет. Но давай помолимся. Кого не корячит.
– Отец Владимир весело оглядел присутствующих.
– Иконы нет?

– Есть.
– Глеб кивнул головой в сторону дома.
– Там.

– Кто вперед? Живо несите!

Валька и старшая дочка отца Владимира побежали на веранду. Глеб вдогонку:

– У меня на постели! В головах.

Все как-то смутились, стоя вокруг "стола", молчаливо ждали. Анюшкин,

чтобы разрядить:

– А какая? Икона-то?

– Святой Николай Можайский.
– Глеба аж дернуло.

– Это... Бабы Тани? С мечом?
– отец Владимир просто пронзил его взглядом.

– Да. Я ее вам в храм отдать хочу.

Все с любопытством уставились на него. Пришлось чуток раскрыться:

– Удивительно: горело вокруг, а икону не трогало.

– Как раз наоборот! Самый стандартный случай!
– начал было Анюшкин.

Но гонцы уже возвращались. Валька нес доску над головой, и только теперь его новый, чистый наряд не вызывал сомнения соответствием торжеству момента. Это и отца Владимира задело:

– Семенов, а как твой сын хорошо с ней смотрится. Ты когда его ко мне в служки отдашь? В алтаре помогать?

Семенов покосился на учениц:

– Ты хоть при девушках не нарывайся.

– Ну-ну. Не нервничай.

Пока отец Владимир читал "молитвы перед вкушением", Глеб, стоявший у него за спиной, краем глаза забавлялся на то, кто как крестился: Анюшкин и дети - серьезно, барышня Аля - легко, привычно, Тая перекрестилась только раз в начале, а потом все прятала глаза и "терпела". А Семенов словно проводил сам с собой кумитэ в полконтакта: после каждого раза - как после глупо пропущенного удара - опуская свою огромную руку, обиженно морщился. Его девушки повторяли движения учителя с отставанием в полсекунды... Интересно, а как смотрелся со стороны сам Глеб?

Салаты салатами, пусть и с обязательными в этих местах соленым папоротником и холодной олениной, а вот шурпа... Шурпа - о!
– из вчера утром зарезанного соседом молоденького барашка, специально для этого случая целые сутки без соли и воды томившаяся в русской печи. Пока сладкое, жирное мясо не стало нежнейшим студнем. Оно мгновенно заполняло всю полость рта, слегка застывая корочкой на небе, и требовало: еще! Еще, еще... А бедные девчонки, которым после пяти дней голодания и холодания разрешили тоже "попробовать это", просто пьянели на глазах. Хотя спиртного и не было. Выяснили: никто в принципе не отказывал себе, но и не жаждал. Первые минут десять насыщались под междометия. Потом пошли подобия коротких тостов, но без точек. Потом... Был один интересный нюанс застолья: Семенов уступил свое право главного голоса отцу Владимиру. То есть он иногда все же дергался, пытаясь что-то начать утверждать, но тут же сникал. А если и обращался, то только полушепотом, и то лишь к сидящему рядом справа Глебу. А отец Владимир вовсю глагольно царствовал, поставив Анюшкина на социальную роль своего придворного "шута"-правдоруба.

– ...Во-первых, любая совместная трапеза, отцы родные, это трапеза любви. Все равно, что там на столе. Здесь вот любовь - самый главный закон застолья. Его оправдание. И тут тайна: не ритуал, не табу на единую пищу с чужаком или чужеверцем или, наоборот, терпение гостя, даже если он враг. Стол - это дары земли, дары мира, поэтому делится он не законом, а любовью. Главное в угощении - причина!.. Так вот, Валентин,

ты сегодня и есть тот самый столп любви, на коем и стоит весь окружающий нас мир. Понял, рядовой?

– Так точно!

– Молодец. Кстати, Анюшкин, ты почему не ешь? Не любишь кого-то из нас?

– Вот вы с Семеновым - большие люди. Вам и положено много любить. Быть лидерами. А я так, вечный аутсайдер.

– Ого, ты уже иностранными словами раскидываешься! А почему тогда все лидеры маленького роста: Наполеон, Ленин, Сталин?

– Ельцин, Буш?

– Ладно, поймал. Но героическое начало все же в маленьких. Как в Суворове.

– В Петре Первом?

– Ну... Девочки, положите ему чего-нибудь. Надоел он мне.

Анюшкин откуда-то из-за спины достал газетный сверток, а из него старую книгу. Встал, торжественно протянул Вальке:

– Это "Азбука".

Тот не понял:

– А я же умею читать... С пяти лет.

– Не умеешь! Ну-ка, напомни мне алфавит!

Валька недоуменно оглянулся на взрослых - в чем подвох?

– А, бэ, вэ, гэ, дэ...

– Все! Все! Достаточно! Папа и мама - вам двойки! Вы чему детей своих учите? Каким глупостям?

Отец Владимир засмеялся первым:

– Давай, давай им, Анюшкин! Всыпь предателям нации!

– Валька, ну ты-то в семье человек разумный. Не спортсмен еще. Читай: "Аз буки веди. Глагол добро есть". Понял? Нет. Объясняю, а вы, милые девушки, пока не жуйте, как вам сей иерей повелел, а вот послушайте тоже: "Я - буквы - знаю. Слово - добро - суть!" Поняли? Нет в нашем языке просто букв и звуков: "бъ", "въ" или там "бе" и "ме"! А есть живые понятия, образы, если хотите. А образ в русском языке опять-таки не символ или метафора, а лик. Лик, как у иконы. Эйдос. И суть, и имя одновременно. Что, по-вашему, значит: "буквы ведаю"? А сие означает "образованный": знающий и имеющий "образ". Образ - опять Лик! И не просто "образ", а образ человека в подобие Божие!.. "Ведаю" - какое значение в себе несет? Ну? Уже сами прародительские Веды из подсознания поднимаются, когда мы только один звук произносим, одну только букву видим - "В"... А ты вот говоришь "умею"! Учись! Может, когда-нибудь и посмеешь сказать: "Аз буки ведал!"

Анюшкин вырвался далеко за пределы своей роли. Страшно блестя очками, сползающими на красный нос, он почти перевалился через стол на молчаливых каратисток и просвещал их, просвещал... Глеб поманил пальцем Вальку. Молча завязал на нем подаренный бабой Таней поясок. Они оба разом посмотрели на Семенова.

Семенов покачивался, закрыв глаза и улыбаясь. Уже счастливый Гаутама. И животик соответствует, и сытое выражение лица. А еще не просветленный до всепрощения и всеприятия Анюшкин лил вокруг из своего изобильного рога:

– ...нет, нет, я даже близко не маг! Поэтому я постоянно вынужден к внешним признакам присматриваться. Если их недостаточно, то во мне просто что-то не срабатывает. Как бы не включается механизм плетения логической цепочки. А озарений у меня не бывает. Чистое ремесло, а не талант.

Отец Владимир постарался громко перебить его заумь:

– Глеб, а вас золото мыть не отправляли?

– Н-нет... Показали, где оно. Но не настаивали.

– Он испытание прошел.
– Семенов засмеялся на недоумение Глеба.