Азеф

Гуль Роман Борисович

Двойников московский фабричный, крепкий, скуластый. Назаров тоже рабочий, выше Двойникова, легкий и высокий. Оба сильны. Но все же первый удар предоставлен рассеянному студенту Калашникову. Он так настаивал, что удар отдали ему.

6

Мимо памятника Яну Собесскому Савинков шел, крутя тростью. У квартиры с железной дощечкой «Протоиерей Юрий Татаров», длительно нажал кнопку. Дожидаясь, ни о чем не думал.

Матушка Авдотья Кирилловна торопилась

надеть туфли, все никак не попадала правой ногой. Но уж очень ей не хотелось, чтобы сын выходил отпирать – «простудится еще, Господи», – шептала она, – «да и отдохнуть только лег». – И почти бегом побежала, мягко чавкая туфлями.

– Простите, пожалуйста, – проговорил прекрасно одетый господин, стоя перед Авдотьей Кирилловной. – Могу я видеть Николая Юрьевича?

Авдотье Кирилловне господин очень понравился. Тихо, по старушечьи улыбаясь, она проговорила:

– Отдохнуть он лег, сын то мой, ну, вы все таки пройдите в залу, я ему скажу.

Обтерев о половичек ноги, чтобы не наследить, Савинков прошел в залу. Зала маленькая, в фикусах, геранях, кактусах, с альбомами, плюшевыми скатертями ширмами, портретами духовных лиц.

Когда скрипнула дверь и на пороге встала плотная фигура Татарова, Савинков рассматривал над диваном портрет монаха в клобуке.

– Ах, это вы? – удивленно, нерешительно проговорил Татаров и Савинков увидел: – побледнел.

– Здравствуйте, Николай Юрьевич! – весело сказал он, пожимая руку.

– Присаживайтесь, – проговорил Татаров.

– У меня к вам дело.

– Пожалуйста, – опустив голову, сказал Татаров. Он посмотрел на брюки Савинкова в полоску и заметил, что ботинки грязны, «без калош ходит», – подумал Татаров.

– Видите ли, Николай Юрьевич, члены следственной комиссии по вашему делу, все, кроме Баха (внезапно, но естественно солгал Савинков) сейчас в Варшаве. Я полагаю, в целях вашей реабилитации необходимо устроить допрос, дабы вы могли защититься, мы же с своей стороны могли бы выяснить дело. Получены новые сведения, весьма меняющие дело в благоприятную для вас сторону. Товарищи поручили мне зайти к вам спросить: – хотите ли вы дать показания?

– Я ничего не могу добавить к уже данным, – проговорил Татаров, не поднимая головы. Савинков осмотрел его, опять как в Женеве, представляя, как рухнет с шумом на землю под ударами товарищей.

– Но я говорю, Николай Юрьевич, в нашем распоряжении есть новые данные. Вот, например, вы указывали на провокатора в партии. У нас есть теперь данные, могущие, быть может, реабилитировать вас окончательно.

– Да, я говорил о провокаторе. И сейчас скажу, – провокатор это – «Толстый», Азеф.

– Откуда у вас эти сведения?

– Эти сведения достоверны. Я имею их из полиции. Моя сестра замужем за приставом Семеновым. Он хорош с Ратаевым. Я просил его, в виде личной мне услуги, осведомиться о

секретном сотруднике в партии. Он узнал, провокатор – «Толстый», Азеф.

– Ну, вот видите, – произнес Савинков, – если вы могли бы документально подтвердить это, хотя прямо скажу, я лично полицейскому источнику полностью не доверяю.

– Я понимаю, но здесь, Борис Викторович…

– Я понимаю, Николай Юрьевич, – перебил Савинков, – но разбор этого материала – дело следственной комиссии in corpore, мне поручено пригласить вас. Вы хотите придти?

Он видел, как Татаров волнуется, теребит, мнет бороду.

– А кто там будет?

– Чернов, Тютчев и я.

– А еще кто?

– Больше никого. Татаров молчал, соображая.

– Ну, хорошо, – проговорил он. – Я приду. Какой адрес?

– Улица Шопена 10, квартира Крамер. Спросите госпожу Крамер.

– Хорошо. В восемь?

– В восемь.

В передней, в приоткрытую щель смотрела Авдотья Кирилловна.

– Скажите, – остановил вдруг Татаров Савинкова, проговорив тихо: – Как же так, вы подозреваете меня и не боитесь придти ко мне на квартиру. Ведь, если я провокатор, я же могу вас выдать?

– А разве я вам сказал, что мы подозреваем вас? Я в это не верю ни одной минуты, Николай Юрьевич. Для того и приехала комиссия, чтобы окончательно выяснить.

– Ну, хорошо, до свиданья, – проговорил Татаров.

– До свиданья, до завтра. Только, пожалуйста, не запаздывайте.

Легкой походкой Савинков опустился по лестнице, на которой дворничиха зажигала керосиновую лампу. На улице Савинкова охватило чувство хорошо выполненного дела: – в восемь Татаров будет в квартире Крамер.

7

В доме № 10 на улице Шопена оживление началось с пяти. А с шести Беневская села в гостиной в кресло. Была бледна. Вероятно не опала ночь. Калашников то ходил по кабинету, то что-то насвистывал, то выходил в коридор.

В дальней, пустой комнате, согнувшись за столом что-то писал Савинков.

Назаров и Двойников пили чай. Они были друзья с юности, как еще привезли их отцы из деревни и отдали на Сормовский в мальчики.

– Нет, Шурка правды на свете, – откусывал сахар крепким зубом Назаров. – Во время восстания сколько народу побили, теперь дети малые по миру бродят. Бомбой бы их всех безусловно, вот что…

– Ээ, Федя, – качал головой Двойников, – оно так то так, да все таки, брат, к такому делу с разлету не подходи. К такому делу надо в чистой рубахе идти, может даже я и недостоин еще, например, послужить революции, как вот Каляев.

– Брось трепать, Шурка, – хмурился Назаров, – в рубахе, не в рубахе. Надо убить? Надо. Значит концы в воду и ходи кандибобером.

Назаров допил, по привычке перевернул чашку вверх дном, утерся, сказал:

– Ну, я иду со двора.