Азеф
Шрифт:
С грузоподъемностью Бухало, правда, ошибся, и сильно. Не 75 пудов, а 12 с половиной — 200 килограммов. Но все равно достаточно. Примерно два Азефа.
По подсчетам, для осуществления плана требовалось 20 тысяч рублей. Азеф не стал делать из этого проекта секрет от Герасимова, представляя его именно как средство для опустошения партийно-террористической кассы.
Но в том-то и дело, что как раз из общепартийной кассы на проект Бухало никаких денег, кажется, истрачено не было. По предложению Савинкова было решено обратиться за специальным финансированием к частным инвесторам — Фондаминскому, его свойственнику Гавронскому и еще к кому-то.
Собственно, в этом первая загадка этого сюжета: чего в данном случае хотел Азеф.
Вторая загадка — личность Сергея Ивановича Бухало. В истории авиации этот человек, кажется, никак не отметился. Все сведения о нем — только из эсеровских архивов.
В Моссахе около Мюнхена была оборудована мастерская, закуплены станки. Савинков бывал там.
«За токарным станком я нашел еще не старого человека лет 40, в очках, из-под которых блестели серые умные глаза. Бухало был влюблен в свою работу: он затратил на нее уже много лет своей жизни. Он принял меня очень радушно и с любовью стал показывать мне свои чертежи и машины. Подойдя к небольшому мотору завода Антуанетт, он сказал, хлопая рукой по цилиндрам:
— Привезли его. Я обрадовался. Думал, у него душа. А теперь пожил с ним, вижу — просто болван. Придется его переточить у себя…
Точно так же, как к живым существам, он относился к листам стали, к частям машин, к счетной линейке, уже не говоря о его чертежах и сложных математических вычислениях…» [233]
Но к августу стало ясно, что в расчетах Бухало, проверенных Азефом, были все-таки ошибки и что фантастический супераэроплан не выходит.
29 августа Азеф пишет Савинкову:
«Я почти потерял всякую надежду на это предприятие… Всплыло очень много фантастического в его работе, которая пока совсем не двинулась вперед. Для меня теперь стоит вопрос — продолжать ли, то есть истратить ли до конца оставшиеся 7000 рублей, или уже прекратить все и не льстить себя надеждой. Свои сомнения я ему высказал и указал на целый ряд его ошибок. При этом обнаружилось очень много у него мелкого профессионального самолюбия…» [234]
233
Там же. С. 289–290.
234
Письма Азефа. С. 145.
Во всяком случае, обвинения Азефа в присвоении денег, выделенных на мастерскую Бухало, явно облыжны. Сохранилась не только техническая документация, но и черновики финансовых отчетов. Даже после осени 1907 года, несмотря на открытый скепсис Азефа, работы продолжались и средства «осваивались». После разоблачения Азефа мастерская была в целях конспирации перенесена в окрестности Штутгарта. Еще в мае 1910 года имелся «неизрасходованный остаток ассигнованной на дело суммы». Закрыт проект был только в конце 1910 года. После этого Бухало нашел будто бы новых инвесторов, связанных с германским Генштабом, однако до военного применения его изобретений дело тоже не дошло.
ГЕРШУНИ СНОВА НА СЦЕНЕ
Мы совсем забыли о первом лидере Боевой организации ПСР. Что происходило с ним все эти годы? Первоначально его, как всех важных политкаторжан, отправили в Шлиссельбург. К тому времени тюремные условия там были уже далеко не такими, как при Александре III, но все-таки первый год он провел в одиночном заключении.
В сентябре 1905 года Гершуни перевели в новую тюрьму, где заключенные могли общаться друг с другом. Он встретил легендарных ветеранов-народовольцев (Лопатина, Морозова), сидевших уже больше двадцати лет, узнал что-то (не всё) о происходившем в это время в стране. После 17 октября режим заключения резко улучшился: заключенным теперь ежедневно давали по полбутылки молока, выдали душистое мыло и, главное, предоставили свидание с родными, чего прежде не водилось.
В начале 1906 года Шлиссельбургская тюрьма закрылась, а Гершуни отправили на каторгу в Новый Акатуй, в Забайкалье. Там Григорий Андреевич встретился с товарищами, террористами своего поколения — с Мельниковым (но их уже и так надломленные отношения в Акатуе испортились окончательно, в том числе из-за мельниковских обвинений в адрес Азефа), с Карповичем; подружился с Петром Сидорчуком — украинцем-интернационалистом, сражавшимся, как Блинов, с погромщиками в Житомире. Было в тюрьме и женское отделение — там сидели, между прочим, Спиридонова и Каплан. Гершуни читал товарищам по заключению, а заодно и охране лекции (по политическим вопросам и по микробиологии) и вообще, разумеется, пользовался большим авторитетом.
В 1906 году обстановка в Акатуе была вольная, совсем не каторжная. Заключенные свободно расхаживали по острогу, «под честное слово», большими компаниями с одним конвоиром ходили в соседнюю деревню и в лес на прогулки.
Гершуни дважды пытался бежать. Как вспоминает Спиридонова, «…он ушел бы из тюрьмы вместе с другими товарищами на метеорологическую станцию за воротами, там в пустынном лесу произошло бы нападение на конвоира, которого связали бы, заткнули платком рот (сколько было уговоров и предупреждений от Г. А., боявшегося раздавить клопа, о неповреждении хотя бы самомалейшем этого конвоира) и продержали бы в кустах, пока Г. А. не уехал бы на заранее приготовленных лошадях. Два раза выходил Г. А., два раза ждали его лошади и приехавшие из Читы товарищи в кустах, и оба раза они не умели приурочить свое внезапное появление к назначенному времени».
Кто были эти товарищи — неизвестно.
К осени, после назначения Столыпина, режим резко ужесточили. И именно тут-то эсеры решили устроить бывшему руководителю Боевой организации побег.
С побегом этим тоже много неясного. Кто занимался его подготовкой в партийном центре в Финляндии и на месте, в Забайкалье? Из воспоминаний Чернова и самого Гершуни это неясно. Многие приписывают инициативу Азефу. В любом случае не знать об этом проекте член-распорядитель БО не мог. Знал и участвовал. Между тем все это происходило как раз во время «медового месяца» в отношениях Азефа и Герасимова.
Гершуни бежал 13 октября.
Побег был устроен эффектно, просто… и немного забавно. Одной из тех собственно каторжных работ, которыми занимались акатуйцы, являлась засолка капусты. Вот в капустную бочку вождя БО и посадили. Благо он, не в пример своему преемнику, был низкоросл, тонкокостен и худощав.
«Проверчены два отверстия, полускрытые обручами: через них пойдут две резиновые трубки для дыхания спрятанного. Сверху, над головой, защитные приспособления. Прямо на голове — железная тарелка, обернутая кожей. Это на всякий случай: бывает, что от чрезмерного рвения какой-нибудь страж ткнет в щель туповатой шашкой и поворочает ею туда и сюда. Бочка была поднята в 8 часов утра и отнесена в поселок в подвал.