Азеф
Шрифт:
И вот летом 1907 года Центральная БО восстановлена. Причем восстановлена под конкретную задачу. Цареубийство. Это слово произнесено. В начале 1905 года Татьяна Леонтьева пыталась убить царя спонтанно, на импровизации. Весной 1907-го Никитенко и Наумов затеяли свой заговор против священной особы как бы сами по себе, без санкции ЦК.
Теперь санкция последовала.
На решающем заседании в Выборге присутствовали, по словам Николаевского, «Натансон, Гершуни, Чернов, Азеф, — возможно, также и Ракитников с Авксентьевым». Заседание вел Натансон. Основная дискуссия шла между ним и Гершуни. Натансон высказывал опасения: вера крестьян в царя-батюшку, настроения в армии. Гершуни защищал идею цареубийства —
Можно сказать, что это была истерика отчаяния. Почти всё, чего практически добились русские революционеры — да, и Азеф не последний из них! — к 1905 году, было растрачено в бессмысленном низовом терроре и бессмысленных попытках устроить народный мятеж. В России начиналась «столыпинская реакция» — время во всех отношениях гораздо более свободное, чем эпоха Александра III и начало правления Николая II, исключительно успешное в экономическом и культурном отношении, но для людей, сделавших своей религией революцию, крайне унизительное. Ибо это был «гражданский мир» — на их костях. Это были прогрессивные реформы, экономический рост, расцвет наук и искусств — после виселиц.
Недавние союзники, кадеты, нашли себе в этой новой жизни нишу в качестве «оппозиции его величества». Эсдеки опять величественно удалились в эмиграцию — учить своих боевиков в Лонжюмо. А вот эсеры… Они возвращались к 1881 году, ко временам Желябова и Перовской.
Азеф молчал, лишь изредка вставляя отдельные реплики. Но, судя по этим репликам, он был на стороне Гершуни и Чернова. Как и большинство собравшихся. Все подразумевали, что знаменем возрожденной Боевой организации станет Гершуни, а ее практическим руководителем — Азеф (Иван Николаевич). И Иван Николаевич не возражал.
То, что говорилось на этом собрании, он сразу же передал Герасимову.
Между союзниками и приятелями был заключен новый контракт, который Герасимов описывает так:
«Азеф принимает на себя руководство Боевой Организацией и руководит всей подготовкой покушения на царя с тем, чтобы это покушение не могло быть проведено в жизнь. Под этим условием я гарантирую ему, что ни один из членов Боевой Организации не будет арестован. Этот договор был обеими сторонами лояльно выполнен» [246] .
246
Там же.
Смысл заключался еще и в том, чтобы кроме покушения на царя БО не занималась ничем другим. Это снимало с Герасимова всю текущую головную боль.
Раньше «наживкой» для террористов был Столыпин. Теперь — на ступеньку выше — Николай II. Только Столыпин знал правила игры. А царя использовали, так сказать, втемную.
А если бы пришлось доложить Николаю о том, что происходит?
Был один государственный деятель в России, который сказал своему императору: «Против вашего величества заговор, но беспокоиться не о чем: я сам этот заговор возглавляю. Это наилучший способ держать в своих руках все нити».
Этого деятеля звали граф Петр Алексеевич Пален. Николай мог вспомнить, чем кончилась та история для его прапрадеда Павла I. Или один из дядюшек, великий князь Николай Михайлович, профессиональный историк, специалист как раз по XVIII веку, напомнил бы… (Кстати, аналогия с Паленом мелькала при обсуждении дела Азефа в Государственной думе в феврале 1909 года. В общем-то, она на поверхности.)
В июле Азеф выезжает за границу и начинает переговоры с возможными членами организации. В первую очередь — с Савинковым. Тот находился в депрессии, в состоянии неверия. Азеф еще недавно приложил немало усилий, чтобы ввести его в это состояние. Теперь задача заключалась в том, чтобы вывести. В конце 1906 года Азеф и Савинков убеждали партию в том, что прежние методы исчерпали себя — нужно техническое обновление. Теперь оказывается, что и прежними методами можно работать. Долгое время не могли убить ни одного министра, губернатора, градоначальника — теперь покушаемся на царя. Это звучало нелогично. Но Азеф умел убеждать, хотя и не был особым оратором.
Вот отрывки из письма Савинкову от 24 сентября:
«Очень верно, что дела возможны в настоящее время при необычайном напряжении сил… Из этого только и следует, что надо напрячь все силы — вот я и еду только с этой целью, напрячь все силы, т. е. напрячь все свои силы для создания того, что может дать результат…
Ты пишешь, что я стараюсь вдохнуть в тебя веру в мертворожденное дело… Я очень далек от этого и, напротив, думаю, что при полном отсутствии веры в дело, которое проглядывает из твоего письма, ехать не следует — говорю это совершенно по-товарищески…» [247]
247
Письма Азефа. С. 146.
Самолюбие — страшное оружие. Савинков приехал в октябре вместе с Азефом и Гершуни в Финляндию на заседание, посвященное террору. Он пытался убедить ЦК, что продолжение работы возможно как минимум при расширении Боевой организации до 50–60 человек. Он остался в меньшинстве; вплоть до лета 1908 года его роль в БО ограничивалась тем, что он курировал ни шатко ни валко продолжавшиеся работы Бухало.
Возглавлять БО должны были Гершуни и Азеф сообща. Правда, Гершуни был уже своего рода «символом» партии, особенно после своего выступления на съезде, и многие не хотели, чтобы он сосредоточивался на секретных боевых делах. К тому же он внезапно почувствовал недомогание. Считая, что сказались перенесенные в тюрьме и в Сибири лишения, Григорий Андреевич поехал на время «подлечиться» в Швейцарию. Предполагалось, что он будет вместе с Азефом руководить Боевой организацией, пока — издалека.
В Россию он не вернулся. У него обнаружился рак легких. 17 марта его не стало. Революционеры рассказывали потом, что их герой умер от «раны, натертой на ноге тюремными кандалами» — конечно, это была вульгарно-романтическая легенда.
Боевая организация Гершуни — Азефа (а на деле — одного Азефа) должна была сосредоточиться на цареубийстве. Остальные, «мелкие» дела поручались Карлу и Кальвино; о судьбе этих людей и их группы мы уже говорили.
Правой рукой Азефа стал Петр Карпович — тот самый, который в 1901 году убил министра просвещения Боголепова. Он сидел в Шлиссельбурге, потом отбывал наказание в Сибири, оттуда бежал.
Савинков описывает его так:
«Карпович был резок и прям. Чрезвычайно правдолюбивый, он и в других не переносил ни малейшей неискренности. Это было основной чертой его характера. Другой чертой была его отвага. Он напоминал тех средневековых рыцарей, о которых говорится в сказках: чем опаснее было предприятие, тем охотнее он брался за него. По своим взглядам, он был в партийной оппозиции. Он признавал только террор и с оттенком пренебрежения относился ко всякой другой партийной работе. Он с чисто женскою нежностью привязался к Азефу и, быть может, более, чем кто-либо другой, видел в нем прирожденного вождя центрального террора» [248] .
248
Савинков-2006. С. 298.