Бабье лето в декабре
Шрифт:
Бывало привезет председатель на коровник высоких начальников или журналистов, в первый ряд вытаскивает заезженных жилистых работяг, которые лет по двадцать коровье вымя теребят. Руки у них судорогами стягивает, чуть не в голос ревут, а с фермы силком не прогонишь.
– Цены вам нет, великие труженицы, – говорит иной секретарь райкома или обкома, а взгляд все время ловит Симино лицо. Зубки ровные, как ядрышки кедровых орехов, личико свежее веселое, глаза с ложку, губы сочные. Наверное, еще та зажигалка.
– А вот помоложе которая, как у нее с надоями? –
– Это Сима Банникова. Валентина Банникова жена. Ничего, конечно, работает, но до передовиков пока не дотягивает. Опыта мало.
Все-таки один настырный секретарь настоял, чтоб ее наградили медалью ВДНХ. «Хотелось, – как потом признался, – приспособить эту медаль на Симиной груди».
Но тут Валентин взбеленился. Дело в том, что этой медалью, по всем показателям должны были наградить доярку Лемескину – Гальку-Кнопку, с которой до Симы у Валентина что-то было, а вот не наградили. Галька вся вредностью изошла. Валентина поймала в мастерских и пела-пела о том, какая она хорошая, но несчастная, а вот его жене Симе, которая гуляет напропалую, медаль присудили: а за что?
Валентин, наслушавшись Галькиных обид, пришел домой и сказанул, что надо медаль распилить надвое или всю целиком отдать Лемескиной. Но Сима уперлась. Во-первых, ей присудили, во-вторых, почему Гальке она должна уступать, по удоям они сравнялись. Да и медаль Симе была нужна позарез, чтоб в Иной Свет съездить и пусть запоздало директорше школы и химичке, жене географа, да и самому географу нос утереть.
Валентин расходился, но и она не уступила. Долго дулись.
В это время зачастил в Содом телесценарист Жора Гордеев. Будто бы телеочерк о Содомской молочно-товарной ферме надумал сделать. А Сима знала: из-за нее он тут трется. Таланты в ней искал, петь заставлял, выспрашивал, вяжет ли кружева, книги читает ли.
– Не-а, – легкомысленно отвечала Сима. Вот частушек сколько угодно напою.
Но Жоре частушек не требовалось.
Вывез ее Жора в лес, в березняк. Ходила она меж берез, гладила кору, говорила, что любит этот лес, эту землю, даже стихи он ее заставил выучить, а сам шептал:
– Ах, какая ты свеженькая!
– Не смущайте меня, – отвечала она.
Оператор искал точки и ракурсы для съемок, а Жора, оставшись наедине с ней, твердил, что им надо встретиться. И произойдет эта встреча в санатории. У него уже и путевки на руках.
Побывать в санатории, отдохнуть, как отдыхают культурные люди, об этом Сима мечтала всегда. И вот мечта может исполниться, если она поедет с этим солидным бородатым благообразным телевизионщиком Жорой Гордеевым. Пусть тайно, но хоть узнает, какой он – санаторий.
Загниголовая она тогда была. Сказала Степановне, что отправляется к больной матери в Иной Свет, а сама деранула с чемоданчиком, где платья да кофтенки, в город. Жора и вправду повез ее на своей машине в какой-то укромный санаторий. Конечно, останавливал по дороге машину будто поснимать Симу кинокамерой, целоваться лез, стихи читал. Ей было смешно все это. Ясно ведь, чего хочет, а тут… разговоры.
Ушлый, конечно, был этот бородатый плут Жора, в регистратуру представил свой паспорт и паспорт жены (тогда только с женой можно было отдыхать).
Расположились они шикарно. Целая квартира на двоих. Телевизор, холодильник. Жора гитару настроил, чтоб ей песни петь. Накрыл стол. Конечно, не такой богатой, как нынче у Вити Василискина, но сыр, колбаса, яблоки, вино – были. Только собрались чокнуться рюмками, заполошно прибежала дежурная.
– Вас женщина требует, говорит, что жена. Как же это так получается, вы сказали, что это ваша жена, хоть молода больно, а та тоже говорит, что жена.
Сима поняла, будет скандал, а, может, и за волосы станут таскать.
– Спокойно, разберемся в этом недоразумении, – сказал Жора, стараясь быть внушительным, а у самого губы дрожали. Тогда за это могли и из партии попереть и с работы.
Симе Жора прошептал, сделав страшные глаза, чтоб уходила и побыстрее. Все остальное потом.
Пришлось Симе, пока Жора замедленно объяснялся с женой, сбросать, как попало, пожитки в чемодан и в домашних тапочках и халате смываться через балкон из санатория. Уж в лесу переоделась и поперлась на остановку. Вот и вся любовь.
Оказывается, Жорина жена не нашла дома паспорта, заподозрила неладное и поехала по следам мужа. Видно, был на подозрении.
А Симу в тот раз хранил какой-то добрый ангел. Доехала она до Иного Света, не успела с медалью на платье пройтись мимо школы, вдруг прикатил на мотоцикле Валентин, принялся извиняться да клясться, что любит ее и что дурак он, медаль у жены хотел отобрать.
Симин отец к тому времени умер, мать прихварывала. Узнала Сима, что директоршу школы разбил паралич, а географ с химичкой уехали и, слышно, развелись. И хоть не было обидчиков, Сима все равно нацепила медаль и три раза подряд прошлась по деревне Иной Свет, пока Валентин «Дружбой» пилил дрова для тещи.
Потом Лидка Панагушина выпытывала, правда ли, что видели Симу с Жорой Гордеевым в санатории, но она стояла на своем: «Нет! Могли обознаться, принять за нее другую. Она никогда ни в каких санаториях не бывала».
Сама же Лидка ее учила: «Никогда ни в чем не надо признаваться, если даже в постели тебя застанут с мужиком».
Вот сколько всякой всячины вспомнилось. За окном уже бледнел рассвет. Надо бы выбираться из постели, а в башке тяжесть. Зря она конечно раздухарилась и столько выпила «мартини» да коньяку. Но ведь такая редкость.
Стол был не прибран. На нем полно всякой еды и вин. Явись сейчас Валентин, сразу обо всем догадается. Она выпила «мартини» для просветления мозгов, а все недопитое слила в одну бутылку. Пригодится Сане Рябчику, если потребуется нанимать трактор.
Убрав с глаз батарею бутылок, пошла выгонять коз. Надо бы наскоро надернуть телогрейку, но она сегодня надела модную, под кожу, куртку на молниях. Платок тоже не стала надевать, взбила волосы, так красивее.
Степановна приметливо оглядела ее.